Игорь Шагин - Белая полоса

Следователи перестали меня посещать. Мне снова была продлена санкция. А по телеканалам раз от раза продолжались пресс-конференции руководителей прокуратуры и МВД о близившемся успешном окончании дела «Топ-Сервиса», о расследовании и передаче дела в суд. Адвокат приходил ко мне также каждую неделю, а иногда и по два раза в неделю — по вторникам и пятницам. Помимо того, что он приносил слова любви и поддержки от родных, пирожные, конфеты и другие сладости и даже небольшие кусочки сырого мяса от Оли, из которого в камере можно было сварить настоящий суп, Владимир Тимофеевич дарил мне своё душевное тепло и самую настоящую отцовскую любовь. Он был немногословен, называл меня «дорогой» и никогда не делал никаких выводов. И, как мне казалось, с большим интересом следил за развитием событий и движением дела.

Но помимо прихода адвоката с небольшими лакомствами и новостями от родных и близких людей, сам выход из камеры на следственный корпус был как временное перемещение в другой мир — ближе стоящий к свободе и человеческому обществу, к которому вёл, а точнее, от которого уводил подземный туннель. На следственку приходили гражданские люди, адвокаты и следователи, общественные защитники из родственников осуждённых, секретари и секретарши судов, молоденькие симпатичные девочки, которые ознакамливали обвиняемых с материалами уголовного дела. И если выводные Коля и Шариков знали, что ты либо лучший друг оперчасти, либо, напротив, не посещаешь её, то тебя могли после посещения адвоката не закрывать в бокс. И ты мог подолгу пропадать в кабинетах первого этажа. На следственке женщина в белом фартуке, надетом поверх пальто, продавала горячие пирожки и кофе из столовой СИЗО-13, и если адвокат заплатил ей заранее или у тебя были деньги, обращение которых было запрещено, но которые в том или ином количестве были у многих, ты мог купить пирожков в камеру или угостить своих новых знакомых. А в туалете можно было купить и напитки покрепче (а иной раз и травку) и тут же распивать их в кабинете. Или, если уплачено заранее, забрать в пластиковой или прямо в стеклянной таре в камеру. Конечно, не обходилось и без оперских шмонов, напоминавших хищную рыбу, ворвавшуюся в стаю малька. Но после того, как улов был обретён — молодой адвокат, пытавшийся подзаработать на спиртном, или скинутый в урну «ганджубáс» (травка), — круги на воде возвращались в прежнюю гладь, а обитатели нижнего этажа следственного корпуса — к своим компаниям, интересам и уголовным делам.

На следственке можно было встретить людей, которые появлялись или не сходили по разным причинам с экранов телевизоров. Например, Бориса Фельдмана — директора и собственника банка «Славянский», которого закрыли, как он говорил, за то, что кто-то из его подчинённых в протоколе допроса упомянул имя Юлии Тимошенко. И который, если ты просил бумагу, из потёртой авоськи сначала доставал полоску туалетной, потом серой, а потом — один или два белых стандартных листа.

А позже можно было увидеть и саму Юлию Владимировну в потёртых джинсах и белом вязаном свитере с отвёрнутым воротником, курящую и что-то рассказывающую двум малолеткам около туалета. Или большого и улыбающегося, в белых джинсах и белой кофте и чёрного, как гуталин, тянущего руку африканца: «Вы меня должны помнить: я снимался в главной роли в сериале “Кофе с молоком”». А сейчас он был под следствием за торговлю наркотиками.

На следственке можно было увидеть Федура — адвоката, державшегося отдалённо, в дорогом костюме, задумчивого и с бородой. Который, как говорили, не обещал и не решал ничего. И не выходившего из курилки в потёртых брюках и пиджаке Сапоцинского, который, как считалось, разрешал любой вопрос вплоть до цвета стен в камере.

На следственке можно было узнать, кто в какой камере находится, кого выпустили, кого посадили и кому сколько дали. А также обсудить последние политические новости, решить вопрос с последующим содержанием в той или иной камере или найти себе адвоката. Жизнь на следственном корпусе била ключом, и каждый заключённый из камер следственного изолятора под тем или иным предлогом старался туда попасть.

Через несколько дней Руслан сходил к адвокату, сказал, что его девушка созвонилась с Олей и что в ближайшее время он пойдёт с Ирой на свидание. Словам его благодарности мне и Оле не было конца. А из его глаз снова текли слёзы. Видя моё расположение к Сергею Футболисту (тот был цивилизованным человеком, хотя и немного лицемерным; правда, к лицемерию в той или иной степени в тюрьме обращался почти каждый, особенно поначалу), хотя я старался относиться в камере к каждому одинаково и не обделять никого вниманием, и узнав, что Сергей тоже занимался каким-то видом восточных единоборств и тоже знал замысловатые японские названия ударов, Руслан стал навязывать во дворике Сергею спарринги, где, хотя и был ниже ростом, ногами молотил его от души, предлагая вместе в камере тренироваться и вместе набивать мозоли на костях голеней ног об угол доски лавочки. Сергей же от этого уклонялся и старался всё больше и больше держаться от Руслана в стороне.