Игорь Шагин - Белая полоса

Мне вспомнился случай, как один мой знакомый купил самый современный японский замок. Но его жена случайно забыла ключ со стороны квартиры в замке и захлопнула дверь. Поскольку дверь открыть было невозможно, он хотел вызвать пожарную машину с лестницей и разбить окно на лоджии. Я видел ездившую по городу машину с наклейкой «открываем замки» и номером телефона. И мой секретарь Надежда разыскала этот номер телефона в справочном бюро. Как рассказал Андрей, по вызову приехали два человека — лысые, с морщинистыми лицами и уголовной внешностью. Один из них сказал, что при наличии ключа стоимость работы — 100 долларов, а без ключа — 200. Смотреть не разрешалось. И пока один пилил на кусочки ключ, будто что-то мастеря, второй, как сказал Андрей, отмычкой за минуту открыл дверь.

В этот день Оля принесла передачу на меня и Дедковского. И весь вечер прошёл за рассказами о вскрытии замков. Пакистанец утверждал, что нет ни одного замка, который бы он не открыл вместе со своим приятелем. Как только выходит новая модель замка, то такой замок сразу же покупается, разбирается и к нему изготавливаются отмычки. Все сокамерники внимательно слушали рассказы Пакистанца. Дедковский сказал, что если бы Пакистанец был квартирным вором, то он про себя такого бы не говорил.

На следующий день Сергея заказали на суд, а меня — на дурдом. Так называлась психиатрическая больница, где проводилась психиатрическая экспертиза. Утром меня в числе других в «конверте» загрузили в «воронок», и через полчаса автозак подъехал к зданию — к его боковому входу, приспособленному для приёма заключённых. Из зака заключённых переместили в небольшой зарешечённый холл и по одному заводили в кабинет. По времени медпсихкомиссия проходила по-разному. Кого-то заводили и сразу выводили, а кто-то задерживался на две-три минуты. Подошла моя очередь. Офицер назвал мою фамилию и провёл меня до двери в кабинет. Я вошёл — и на меня сразу уставились несколько пар глаз, женских и мужских. Всё произошло так быстро, что я даже не успел разглядеть лица. Передо мной был стол, за столом сидел врач, остальные разместились дальше стола. Врач спросил у меня фамилию и распорядился меня увести.

В деле, в результатах медицинского психосвидетельствования появилась отметка «здоров, постоянно улыбается».

Прошедших медосвидетельствование снова доставили в тюрьму, и уже до ужина я был в камере. Там появился ещё один человек, и камера снова превратилась в муравейник. Появление новенького, казалось, в геометрической прогрессии уменьшало пространство.

Вновь прибывшего тоже звали Сергеем. Он прибыл из большой камеры, чем сразу опустил на себя тень подозрения. Помимо этого, он был моим старым знакомым, точнее — тем разговорчивым парнем, который смущал в машине девушку просьбами засветить. Он сразу сказал Славику, что сидит за мýсоршу — вырвал серёжку из уха у следователя. О том, что потерпевшая была следователем, он узнал позднее. Дедковский сказал Сергею, что он не за мýсора сидит, а что он просто придурок. И запретил тому смотреть в сторону кормушки. На тот момент Оля уже передала нам телевизор и в камере было что смотреть. На лето в камерах снимали окна, и поскольку торец здания корпуса (крыло «Кучмовки»), находился прямо у забора, а третий этаж поднимался над стеной, то из окон третьего этажа можно было свободно разговаривать с родными, чем после посещения адвоката Сергей начал заниматься каждый день. Это ещё больше раздражало в нём Дедковского. Славик посоветовал мне не практиковать подобное, иначе камеру, то есть нас, могут разбросать по разным камерам.

После обеда Славик ходил к адвокату. А на следующий день, когда все ушли на прогулку, попросил меня остаться в камере. Я предполагал, что за адвокат у Дедковского, но о своих предположениях ему не говорил. Точнее, когда речь заходила о его адвокате, то я говорил Дедковскому, что я, мол, «знаю, что он знает, что я знаю», и дружески обнимал его за плечо. На что Славик смущался и продолжал разговор. Он сказал, что для того, чтобы в камере было всё в порядке, нужно, чтобы я написал записку, по которой его адвокату дадут 500 долларов. И что деньги пойдут ей на зарплату для защиты его в суде. Но помимо этого она займётся его содержанием в камере, где я буду содержаться вместе с ним. Я сказал ему, что не возражаю, чтобы в камере было всё в порядке и чтобы этим занимался его адвокат. Однако добавил, что не хочу связываться с записками, поскольку указанные в них суммы могут потом фигурировать в суде как оплата за очередной заказ. И хотя я понимал, что вряд ли мои недоброжелатели пойдут так далеко, но всё же хотел, чтобы и Дедковский понимал серьёзность моего положения.