Игорь Шагин - Белая полоса

Те, кто не знал своих камер, толпились у двери на этаж. Таких было немного — человек пять-семь. Всю эту группу корпусной провёл в правое крыло П-образного коридора — в столыпинскую его часть. Там находилась каптёрка, где выдавались подушки, матрасы и постельное бельё. Перед каптёркой из вновь прибывших выстроилась небольшая очередь. Матрасы и другое выдавались осуждённым, работавшим на тюрьме, через дверной проём с откинутой поперёк него широкой и гладкой доской. Когда подошла моя очередь, каптёрщик — молодой парень в робе с биркой на куртке, — записывая выдаваемые вещи мне в карточку, громко спросил:

— Ты милиционер, что ли?

Все взоры окружающих обратились на меня.

— Нет, — сказал я.

— А почему, — он заглянул в карточку, — тебя тогда определили в милицейскую камеру — триста тридцать пятую? В ней сидят мусорá!

— Не знаю, — ответил я, немного смутившись от полученной информации.

Окружающих — тех, кто получил матрасы, — стали разводить по коридорам этажа. А меня контролёр повёл в противоположное крыло П-образного коридора, где находилась «Кучмовка», к самой последней камере, на серой железной двери которой белыми цифрами было натрафаречено: «335».

Контролёр — худенький паренёк лет двадцати — обычным длинным железным ключом открыл замок и отодвинул засов на двери. Дверь открылась, и я зашёл в камеру. Из отдушины в стене, которая находилась над дверью и над моей головой и служила местом для лампочки, спрятанной за решёткой, пробивался еле видный жёлтый свет. В камере был полумрак. Она была примерно два с половиной метра в ширину и четыре с половиной — в длину. Потолки высокие — до трёх с половиной метров. На противоположной двери стене — большое окно, за фрамугой которого была железная решётка из толстых прутьев. А со стороны камеры в железном квадратном каркасе с одной стороны на петлях, а с другой — на скрытых болтах красовалась мелкая сетка наподобие рабицы, плетённая из пятимиллиметровой стальной проволоки и окрашенная в белый цвет. За окном было темно. Справа от меня находилась параша с рыжей плиткой на полу и белой — на полустенке чуть больше метра высотой и двадцать сантиметров шириной, отделявшем туалет от жилого помещения камеры. В предусмотренном месте вместо деревянной двери висела склеенная из пакетов клеёнка, прикреплённая с другой стороны проёма на гвоздик. Рядом торчал обожжённый газетный фитилёк. По левую руку от меня, чуть дальше от двери, в углу возле которой стояли мусорное ведро и веник, был расположен под стеной железный стол сантиметров пятьдесят шириной и под два метра длиной, накрытый двумя разными кусками клеёнки. На столе стояли кружки и другие предметы кухонной утвари. Под крышкой стола были железные отсеки, из которых были видны краешки мисок. Во всю длину перед столом была прикреплена к полу железная лавочка с деревянным верхом сантиметров двадцать шириной. Над столом была кафельная плитка, под столом стояли в ряд коробки с продуктами. Стол упирался в двухъярусную нару. По правой стене было в длину две двухъярусные нары. Под окном что-то вроде тумбочки, на которой стоял маленький, чёрно-белый, с вытянутой антенной телевизор. Нижние нары были завешены простынями по типу шторок. С правой стороны двое верхних нар были пустыми, застеленными старым, по типу армейского, одеялом и газетами. На левой верхней наре спал человек, укрытый таким же одеялом с головой. Камера была шестиместная, но в ней находилось четыре человека.

Я стоял в проходе с пакетом в руке и матрасом перед собой (даже скорее с подматрасником, немного набитым ватой), замотанной в него такой же подушкой, старым армейским синим одеялом и двумя серыми простынями и наволочкой, глядя по сторонам и перед собой.

Был уже явно поздний вечер, и люди, находившиеся в камере, спали. Однако после того, как дверь открылась и закрылась, очень медленно в камере стало происходить оживление. На верхней левой наре из-под одеяла высунулась голова. На двух нижних, ближних ко мне, отодвинулись шторки, и с двух сторон на меня смотрели два заспанных лица. Потом отодвинулась шторка на правой нижней наре у окна. Из-за шторки появилось большое, широкое, с обвисшими щеками и толстыми губами лицо с редкими чёрными волосами, грушевидным носом и мешками под глазами. Это был мужчина лет пятидесяти. Он с трудом пытался сесть. Ему мешал огромный шаровидный живот, выдувавшийся из-под белого нижнего белья или пижамы. Все молчали.