Игорь Шагин - Белая полоса

— Макаров не заикается, — сказал я. — И мне сказали, что в Крыму найден его труп.

— Да? Хуйня какая-то. Прокладка мусорскáя! Рассказал, как было. Как ты там? Может, что пихануть?

— Да нет, всё есть. Спасибо, — сказал я Леониду.

— Ну, давай держись. Я на связи, обнял, — и Леонид повесил трубку.

Прошло две недели, и меня посетил Владимир Тимофеевич. Встречи с адвокатом проходили так же: я был одет в оранжевую робу, и меня закрывали в металлическую клетку, но теперь, в отличие от предыдущих посещений меня адвокатом, в кабинете уже не присутствовал надзиратель. Очевидно, от обращений, в том числе других осуждённых и их адвокатов по этому делу, начальнику СИЗО пришлось восстановить законность в части конфиденциальности встреч подзащитного и защитника.

Владимир Тимофеевич задержался, как обычно, ненадолго. Сказал, что о дне рассмотрения в Верховном суде дела информации ещё не поступало. Оставил на столе сигареты и шоколадки. Передал слова поддержки и пожелания от мамы и Оли. И буквально через десять минут мы попрощались. Он направился к двери и сказал, что позовёт дежурного, чтобы меня увели в камеру.

Дверь закрылась, и я некоторое время ожидал в клетке в кабинете. Потом дверь открылась, и в комнату заглянул человек невысокого роста. Он некоторое время через железные прутья решётки всматривался мне в лицо, а потом зашёл в кабинет. Одет он был в чёрную болоньевую куртку — казалось, на несколько размеров больше него, — с капюшоном, обшитым облезлым мехом, торчавшим в разные стороны, чёрные джинсы и поношенные старые резиновые кроссовки советского образца, которые с тех времён я уже не видел ни в магазинах, ни на ногах прохожих. На его глаза была надвинута вязаная чёрная шапочка. Это был Макаров. Он смотрел не на меня, а, казалось, немного в сторону, пряча взгляд.

— М-м-мне ска-зали, что ты тут. М-меня сейчас вы-гонят, — заикаясь, он старался говорить нараспев. — Я с-десь, чтобы тебе п-помочь.

Открылась дверь.

— Что ты тут делаешь?

— М-мне ска-зали, что это м-мой кабинет.

— Вышел отсюда, закройте его в боксик!

Офицер надел на меня наручники, и меня увели в камеру.

Субботу и воскресенье у меня не выходил из головы образ Макарова. Жалкий, казалось даже, несчастный, как выразился Леонид, бомж. Совсем не таким я его видел и знал раньше. За исключением взгляда, глядящего не в глаза, а немного в сторону.

В воскресенье вечером я позвонил Леониду.

— Здорово, Игорёня! — сказал он. — Слушай, ко мне тут Опанас подсылал человечка. Говорит, был по своим делам в СИЗО — дай, думаю, дёрну, узнаю, как я тут и что. Спрашивал, чем помочь. Оставил свой телефон. Я сам охуел. Говорит, Пётр Никитович зла не держит. Обращайся: что нужно, с лагерем может помочь. Игорёня, нас хотят убить. Фу… жара! — И в трубке стало слышно то ли смех, то ли сопение.

— Может быть, они хотят, чтобы я позвонил?

— Позвони, я тебе сейчас дам телефон.

— Я не умею с ними разговаривать, — улыбнулся я, как будто Леонид находился напротив.

— Давай я поговорю.

— О чём?

— Ну, так и так, человек интересуется, чем он может быть вам полезен и что вы могли бы для него сделать.

— Чем может быть ещё полезен, — поправил я Леонида. — Они мне всё, что могли, уже сделали.

— Да хуй его знает, Игорёня!

— Лёня, я им ничего не обещал и с ними ни о чём не договаривался. А суд ты видел сам.

— Всё будет хорошо, родной. Я знаю, что всё будет хорошо.

— Я тут Макарова видел.

— Я уже пробил, что это он.

— А что с ним такое?

— Хуй его знает. Говорят, что его то ли приняли, то ли сам пришёл в России. Там то ли обоссали, то ли выебали и отдали сюда. Привезли, говорят, вот в такой же красной робе, как там у вас, с пакетом в руках и в тапочках.

— Но он же не осуждённый.

— Да хуй его знает. Он сейчас в отдельном делопроизводстве. Но по закону его не могут судить отдельно. Приговор должны отменить и заново судить всех вместе. Только они этого делать не будут. А где ты его видел?

— В кабинет зашёл, на следственке. Сказал, что он тут, чтобы мне помочь.

— Хуй его знает. Но он ещё выйдет либо на тебя, либо на меня.

Прошло несколько дней, и дежурный принёс мне записку.

— Читай прямо тут, я её должен вернуть.

Он протянул сложенную вчетверо треть тетрадного листа, где без имени и формальностей малявы было выведено печатным шрифтом: «Я тут для того, чтобы тебе помочь. Тебя посадил Фека. Я буду брать всё на себя. Нужно лавэ. Подумай, о чём я написал. Маляву верни. И. М.».