Эмили Бликер - Крушение

Она лежит ногами к Дейву, а тот продолжает спать. Ее голова и плечи покрыты пиджаком, слегка порозовевшим в одном месте от крови, которую я промокала только вчера вечером. Я с усилием сглатываю: такое ощущение, что горло срослось изнури.

Я не хочу вспоминать, как она выглядела вчера. Ее кровь, такая теплая, заливала мне руки, кожа на виске была разорвана, а когда я попыталась осмотреть рану, то увидела в глубине кость – это просвечивал ее череп. Мой пустой желудок сводит судорогой. Я не уверена, что мне хочется глядеть на то, что там, под пиджаком.

Но нет, посмотреть все-таки надо, в последний раз. Надо убедиться в том, что ее действительно нет в живых. Прошлая ночь слишком уж походила на кошмар: я должна знать, было ли все на самом деле или только привиделось мне. Дрожащей рукой я тянусь к белому свертку, касаюсь его кончиками пальцев; ткань залубенела от крови и соленой воды, она царапает мне кожу, когда я приподнимаю ее, ухватив большим и указательным пальцами.

Сначала я вижу волосы на ее макушке, они песочного цвета. Мягкие даже на вид, словно пушок одуванчика. Я хочу погладить их, но едва я приподнимаю пиджак повыше, как открываются другие пряди, толстые, жесткие, слипшиеся от запекшейся черной крови.

Нет, надо открыть ее разом и не тянуть, иначе я никогда не осмелюсь. Облизав губы, я впиваюсь ногтями в полиэстер и, собрав остатки отваги, одним рывком сдергиваю с ее головы ткань. Пиджак падает мне на колени, а я заставляю себя не отводить глаз.

Я ждала увидеть кровавое месиво, выпученные застывшие глаза, кровь, лоскуты кожи, осколки костей… а вижу только спящую женщину. Кто-то перевязал ей голову и вымыл лицо. Глаза у нее закрыты, вид умиротворенный. Я провожу пальцем по незабинтованной стороне ее лица, очерчиваю мимические морщины вокруг рта, эти скобки улыбок. В этот миг я люблю ее, как родную мать, и горюю так, как если б она и впрямь была мне мамой.

Вдруг что-то вспыхивает отраженным солнечным блеском. Золотая цепочка угнездилась в складках шеи Маргарет, затекла в ямку над ключицей. Та самая, на которой Маргарет носила обручальное кольцо Чарли. Всю жизнь. Плевать, что мне придется сейчас коснуться холодной, теряющей живую упругость кожи, погрузить пальцы в сухие и ломкие от кровавой корки волосы, чтобы найти застежку. Я должна снять с нее этот медальон. Теперь он принадлежит Джерри и должен вернуться домой.

Вглядываясь в золотую змейку, кровью и по́том склеенную с ее телом, я вдруг замечаю, что она подрагивает, едва видимо. Игра света, наверное. Но нет, присмотревшись еще внимательнее, я замечаю то, чего не видела раньше: на шее Маргарет тонкой ниточкой бьется пульс.

– Лиллиан, вы проснулись. – Это Дейв. Он уже сидит, растрепанный, помятый, черные кудри слежались спросонья.

У меня во рту стоит такая сушь, что я не могу выговорить ни слова. Дрожащей рукой указывая на сверток ткани передо мной, я хриплю.

Дейв грустно улыбается и качает головой.

– Она жива.

Глаза жжет так, словно я вот-вот заплачу, но слезы не приходят, и это, наверное, хорошо.

– Тише, тише, всё в порядке. – Плот сначала подскакивает, а потом Дейв оказывается рядом со мной. Он обнимает меня одной рукой, и в тот момент для меня нет ничего естественнее, чем прислониться к его боку, положить голову ему на плечо и заплакать.

Он держит меня крепко, и, хотя от него пахнет потом и соленой морской водой, я притворяюсь, будто он – Джерри, и все у нас будет хорошо. Постепенно мои слезы высыхают, рыдания стихают и прекращаются, но я все также сижу к нему вплотную. Не хочу двигаться.

– Помогло? – Его горячая ладонь гладит мне щеки, убирает с лица пряди спутанных волос.

– Ага, немного… Как вы это сделали? – Мне хотелось спросить: «Она будет жить?», но я уже и так знала ответ.

– Я ничего не делал, – Дейв фыркает, как будто я сказала что-то смешное. – Дело было как раз перед рассветом, дождь наконец-то перестал, но было так холодно, что я никак не мог заснуть. Вдруг слышу, кто-то разговаривает. Открыл глаза, смотрю – она, белая, как призрак, и несет такую околесину, какой я в жизни не слыхал. Сама вся в крови, на волосах и лице черная корка, короче, страшилище из фильма ужасов. Только я это подумал, а она – хоп! – Дейв прищелкнул пальцами, – и опять вырубилась. Я пощупал ей пульс, послушал дыхание, и понял, что она жива, до сих пор еще, кажется, дышит.

– И тогда вы перевязали ей голову? – Я пробую повернуться, чтобы смотреть ему прямо в глаза, но тянущая боль в плече словно пригвождает меня к месту.