Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— А вы что тут бродите? Вам тут делать нечего, Биберкопф, ваше место у ворот — караулить. Ступайте назад.

— Вот как? А я думал, мне придется носить товар.

— Глупости, ступайте назад! Что, вам никто не сказал ничего?

Свет потух. Франц ощупью побрел назад. Его била дрожь, внутри словно оборвалось что-то, он с усилием проглотил слюну. Что же это тут делается? Где остальные? Он был уже у самых ворот, когда из глубины двора вышли двое… Все ясно — это же грабители, бандюги, ломают замки, крадут. Прочь, бежать отсюда! На Алекс! Шапку в охапку и бежать! Кубарем бы скатиться, как с ледяной горы. Но подошедшие схватили его, держат: один из них — Рейнхольд, железная у него лапа!

— Что ж, тебе никто ничего не объяснил? Стой здесь, карауль.

— Кто, что объяснил?

— Ты дурака не валяй, дело серьезное. Что ты сам не соображаешь? Стой здесь, и чуть что — свистнешь нам…

— Да я…

— Заткнись, дубина!

И на правую руку Франца обрушился такой удар, что он скорчился от боли.

Те двое ушли. Франц остался один в темном проходе. Его била мелкая дрожь.

Чего я тут стою? Надули меня, втянули в грязное дело! А этот сукин сын еще и ударил. Они же грабят там во дворе. Торговцы фруктами! Это же громилы! А перед глазами ряды темных деревьев вдоль аллеи, железные ворота… После вечерней поверки все заключенные немедленно ложатся спать, летом им разрешается не ложиться до наступления темноты… Это же воровская шайка, и Пумс их главарь! Уйти? Не уходить?

Что делать? Что делать? Заманили человека, сволочи, заставили стоять на стреме.

Стоит Франц, дрожит, ощупывает вспухшую руку… Заключенные обязаны не скрывать заболеваний, но и не симулировать таковых под страхом наказания. Во всем доме — мертвая тишина; с Бюловплац доносятся гудки автомобилей. А в глубине двора треск и возня. Вот вспыхнул карманный фонарик, кто-то прошмыгнул в подвал. Одурачили тебя, Франц, в угол загнали, лучше на хлебе и воде сидеть, чем тут стоять на стреме для этой шпаны. Вдруг во дворе сразу вспыхнуло несколько фонариков; Францу почему-то вспомнился человек с открытками, вот чудак так чудак! Он стоял как зачарованный, не в силах сдвинуться с места. С того момента как Рейнхольд ударил его, он стоял как вкопанный, словно тот его в землю вколотил. Он так хотел уйти, всем своим существом рвался — и не мог, будто держали его.

…Ночь словно выкована из железа; смерть кругом — и нет спасения. Она надвигается словно огромный каток, давит все на своем пути. Ближе, ближе! Танки! В них дьяволы с рогами и огненными глазами щелкают зубами, разорвут тебя на части. Танк с лязгом ползет вперед. Смерть! Нет спасения. Пламя полыхает во мгле. А рассветет, — увидишь, что от людей осталось…

Я хочу прочь отсюда, прочь, сволочи, паразиты, не желаю я заниматься такими делами!.. Он изо всех сил старался сдвинуться с места, смешно, неужели же мне не уйти? Он судорожно рванулся. Словно тестом его облепило, никак не отодрать ноги от земли. Но вот наконец переступил с ноги на ногу, шагнул раз, другой. Пошел с трудом, через силу, но пошел. Уйду! Пусть грабят, а я смоюсь!

Он снял пальто, вернулся во двор медленно, боязливо; будь что будет, а пальто надо швырнуть им в рожу — не нужно оно мне. Бросил пальто в темноту, к стене дворового флигеля. Но тут замелькали огоньки, мимо Франца пробежали двое, нагруженные целыми тюками таких же пальто, к воротам подъехали обе машины. Пробегая мимо, один из тех двоих снова ударил Франца по руке. Как железом!

— Все в порядке?

Это был Рейнхольд. Пробежали еще двое с корзинами, и еще двое. Фонарики больше не вспыхивали. Потом метнулись назад, мимо Франца, тот стоял стиснув зубы, сжав кулаки. Люди носились как угорелые по двору, выбегали в ворота, шмыгали взад-вперед. В темноте они не видели его лица, а то бы испугались. "Он сам на себя не был похож. Без пальто, без шапки стоял он, засунув руки в карманы и напряженно вглядываясь в тьму. Глаза его выкатились из орбит.

Темно, никого не узнать! Кто это пробежал? Эх, ножа нет, постой, а в куртке? Ну, погодите, братцы, вы еще не знаете Франца Биберкопфа, попробуй тронь его!.. Но тут все выбежали, один за другим, с тюками, и один из них, приземистый толстяк, взял Франца за руку.

— Идем, Биберкопф, поехали, все в порядке.

И Франца впихнули в большую машину. Рядом — Рейнхольд, навалился на него своим костлявым телом. Это не прежний Рейнхольд, другой. Машина тронулась. Ехали, потушив фары.

— Чего навалился? — прошипел Франц. Эх, ножа нет!