Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

Франц прибавил шагу. Смотрит, у фонаря стоит давешний коротышка, чиркает что-то в своей книжечке. Э, старый знакомый! Человечек поднял голову и рванулся к Францу.

— Минутку, сосед! Ведь вы же из того дома, где продавались стиральная машина и холодильник? Да, так вот будьте добры, когда будете проходить мимо той квартиры, — бросьте им открытку в ящик, как-никак одной маркой меньше — экономия.

И сунул Францу открытку: "Ввиду стечения неблагоприятных обстоятельств…"

Взял Франц открытку и пошел дальше. Подумал еще, что открытку надо бы Цилли показать, а потом уж в ящик бросить, дело-то ведь не к спеху. До чего же занятный толстяк этот. Вот ведь крыса почтовая. Бегает день-деньской, приценивается, а денег ни гроша, винтика у него в голове не хватает, и даже не винтика, а, пожалуй, болта целого!

— Здрассте, господин Пумс. Вечер добрый. Спросите, чего пришел? Да ведь вот какое дело. Иду это я по Алексу и вижу — на углу Ландсбергерштрассе драка. Ну, думаю, надо посмотреть. И что же бы вы думали? Ваши ребята подрались! Ваш Эмиль, длинный, и этот маленький, тезка мой, Франц. Вспомнили?

На это господин Пумс ответил, что он и без того думал сегодня о нем, о Франце Биберкопфе; он, мол, еще днем заметил, что между теми двумя что-то неладно.

— Стало быть, длинный не придет? Хотите его заменить, Биберкопф?

— А что надо делать-то?

— Теперь шестой час. В девять мы должны ехать за товаром. Биберкопф, сегодня воскресенье, делать вам все равно нечего, я возмещу вам все расходы, а за труды дам вам — ну, скажем, пять марок в час.

Франц заколебался.

— Пять марок, говорите?

— Да уж торговаться не буду! Вы меня очень обяжете, те двое меня сильно подвели.

— Маленький-то ведь еще придет.

— Ну, так как же, пять марок и по рукам? Все расходы возмещаю, и пять марок в час. Эх, была не была, пускай будет пять пятьдесят.

Вышли они вместе. Спускается Франц по лестнице вслед за Пумсом и посмеивается про себя. Доволен! Удачное воскресенье! Ведь такое дело редко когда подвернется. Верно, стало быть, что звон в ушах — к счастью, вот я в воскресенье огребу марок пятнадцать, а то и двадцать, да еще Пумс хочет возместить расходы. Интересно, какие тут у меня расходы? Так и спустился вниз, веселый, довольный. В подъезде потрогал в кармане шуршащую открытку толстяка и хотел было распрощаться с Пумсом. Тот удивился.

— Как? Куда? Я думал, мы с вами порешили, Биберкопф?

— Порешили, это точно, уж на меня можете положиться! Мне только на одну минуточку домой забежать надо, знаете, хе-хе, меня там невеста дожидается, Цилли. Может быть, вам когда Рейнхольд о ней говорил, раньше-то она с ним гуляла. Не могу же я оставить женщину на все воскресенье одну дома.

— Нет, Биберкопф, так не пойдет. Вы уйдете, а там ищи ветра в поле! И я останусь в дураках. Нет, из-за бабы портить все дело не годится. Не сбежит она от вас, я думаю.

— Нет, не сбежит, это вы очень даже правильно заметили, она человек порядочный. Вот почему я и не могу оставить ее так, — сидит она дома и не знает, где я и что со мной.

— Да бросьте вы, идемте-ка, все это мы с вами устроим потом.

Что тут будешь делать? Пошли. Опять на Пренцлауерштрассе. Темнело. Проститутки уже вышли на промысел — стояли группками, те самые, которых несколько часов спустя увидит Цилли, когда будет бродить в поисках своего Франца. А время шло, тучи собирались над его головой. Скоро он будет сидеть в автомобиле, его схватят, и… Но в этот момент он еще думал о том, как бы отправить открытку того чудака да хоть на минутку подняться к Цилли. Ведь ждет же девчонка!

На Альте-Шенгаузерштрассе они вошли в какой-то двор, и Франц поднялся вслед за Пумсом по лестнице во флигель; Пумс сказал, что здесь его контора. Комната и походила на контору — горел свет, на столе рядом с телефоном громоздились пишущие машинки. Пумс сел и пригласил сесть Франца, в комнату несколько раз заглядывала какая-то пожилая женщина с суровым лицом.

— Моя жена, а это — господин Франц Биберкопф, который согласился принять сегодня участие в нашем деле.

Та прошла, словно ничего и не слышала. А пока Пумс рылся в ящиках своего письменного стола, Франц взял со стула "Берлинер цейтунг" и развернул ее. Ну, что там пишут? 3000 миль в ореховой скорлупе — репортаж Гюнтера Плюшова. Начало отпускного сезона. Спортивная хроника — весенний кросс. Драма Лео Ланиа "Конъюнктура" в исполнении труппы Пискатора. "Где тут Ланиа, а где Пискатор?" Где кончается сама драма и начинается ее сценическое воплощение? Запрещение ранних браков в Индии. Кладбище для коров-рекордсменок. Хроника: последний концерт дирижера Бруно Вальтера состоится в воскресенье, 15 апреля, в городской Опере. В программе симфония "Es dur" Моцарта, доход от концерта поступит в фонд по сооружению памятника Густаву Малеру в Вене. Шофер 2-го класса, семейный, 32 л., ищет место на легковую или грузовую машину.