Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— Знаешь, Цилли, пойду-ка я пройдусь. На часок, не больше. Узнаю, не случилось ли что. Вечером выходят "Вельт" и "Монтаг морген", взгляну, что там пишут.

— Да брось ты зря мучиться. Что они там напишут? Я тебе и так скажу, вот слушай. У Пренцлауерских ворот потерпел аварию грузовик ассенизационного обоза, и нечистоты запрудили улицу. Или еще такая сногсшибательная новость: газетчик такой-то, меняя деньги покупателю, по ошибке дал ему сдачу правильно.

Франц рассмеялся.

— Ну, я пойду. Пока, Цилликен.

— Пока, Францекен.

Франц вышел и стал медленно спускаться по лестнице с пятого этажа. К своей Цилли он больше не вернулся.

Она прождала его до пяти. Его все не было; тогда она вышла из дому и стала искать его по всем пивным до самой Пренцлауерштрассе. Ни в одной его не видели. Как же так?. Он ведь хотел прочитать где-нибудь газету после этой дурацкой историй с колоколами. Сидит, верно, где-нибудь! Хозяйка пивной на углу Пренцлауерштрассе сообщила:

— Нет, он к нам не заходил. Вот только господин Пумс его спрашивал. Я ему сказала, где живет господин Биберкопф, и он хотел зайти к нему.

— Никто к нам не приходил.

— Не нашел, может быть?

— Может быть.

— Или встретился с ним по дороге.

Цилли просидела там до позднего вечера. Пивная наполнилась народом. Цилли не отрываясь смотрела на дверь. Только раз она сбегала домой и тут же вернулась. Пришел Мекк, он стал утешать ее и с четверть часа балагурил с нею.

— Найдется, куда он денется? Подведет брюхо, — он и придет. Так что ты не волнуйся, Цилли.

Но тут ему вспомнилось, как он в свое время сидел вот так же с Линой, и она искала Франца (в тот раз, когда была эта история с Людерсом и со шнурками для ботинок). И Мекк чуть сам не пошел вместе с Цилли, когда та снова выскочила на грязную, темную улицу; но ему не хотелось расстраивать ее еще больше, может быть все обойдется.

Цилли вдруг вспомнила о Рейнхольде и пришла в ярость, может быть он опять навязал Францу какую-нибудь бабенку и Франц просто бросил ее, Цилли. Она побежала к Рейнхольду, но комната его оказалась запертой на замок. Даже Труды дома не было.

Цилли побрела назад к пивной. Мокрый снег таял на мостовой. Грязь, слякоть. На Алексе газетчики выкрикивали "Монтаг морген" и "Вельт ам монтаг". Цилли купила у какого-то незнакомого парня газету и просмотрела ее. Может быть, прав Франц, и сегодня в самом деле что-то случилось. Да нет, не похоже: крушение поезда в Соединенных Штатах, в Охайо; столкновение коммунистов с наци, — нет, в такие дела Франц не вмешивается. Большой пожар в Вильмерсдорфе. Все не то! Она медленно прошла мимо сверкавших витрин универмага Тица и, перейдя мостовую, свернула в темную Пренцлауерштрассе. Зонтик она оставила дома и порядком промокла. На углу Пренцлауерштрассе, перед маленькой кондитерской, под раскрытыми зонтами группами стояли проститутки. Они загородили весь проход. Не успела Цилли пройти мимо них, как с ней заговорил какой-то толстяк без шляпы, вышедший из подъезда соседнего дома. Она прибавила шагу.

Но следующего я не пропущу, пусть Франц на себя пеняет! Экие номера выкидывает. Такого со мной еще не бывало!

Было без четверти десять. Черное воскресенье… В это самое время далеко, в другой части города, Франц без сознания лежал на земле — головою в сточной канаве, ногами на тротуаре…

Франц медленно спускался по лестнице. Ступенька, еще ступенька, еще, еще, и так с этажа на этаж все ниже и ниже. Перед глазами туман, всякий вздор лезет в голову. Суп готовишь, фрейлейн Штейн, дай мне ложку, фрейлейн Штейн, дай мне ложку, фрейлейн Штейн, суп готовишь, фрейлейн Штейн… Повторить пару раз: говорят помогает. Кому помогает — только не мне. Ух, и потел же я тогда у той стервы. Как сейчас вот. Надо пойти воздухом подышать. Ну и перила в этом доме, и свет на лестнице не горит — недолго и на гвоздь напороться.

Франц миновал уже третий этаж, когда на лестничной клетке за его спиной хлопнула дверь. Кто-то, сопя и пыхтя, стал спускаться следом за ним. Ну и пузо, должно быть, у него, раз он так отдувается; это спускаясь-то! Как же он тогда наверх карабкается? Внизу Франц остановился, постоял в дверях. Денек серенький, сырой, верно снег пойдет. Тем временем человек, шедший за Францем, наконец спустился. Вот он уже рядом пыхтит — этот маленький рыхлый толстяк с бледным одутловатым лицом; на голове у него зеленая войлочная шляпа.

— Что, одышка замучила, сосед?

— Да, знаете, ожирение… Ходи тут по лестницам… Они вместе вышли на улицу. Толстяк все пыхтел, отдувался.