Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

После боя Карел вновь вернулся к прерванному занятию. Он даже сохранил стрелу, которая извлекала из тетивы наиболее тонкий звук. За его занятием долго наблюдал примкнувший к его войску восточный славянин, его недавний враг, примирённый боем. Он наблюдал и думал: «Вроде эти славяне монолитнее и сплочённее, добрее и мудрее тех, с кем приходится иметь дело ему, но тогда почему они до сих пор не додумались до такого простого инструмента, как скрипка. Он очень хотел подойти и объяснить, но боялся. Кто знает, как среагирует человек на другого человека, прерывающего его мысль. И всё же он подошёл и сказал: «Наверное, ты хочешь услышать эти звуки, – произнёс Сергий (так звали восточного славянина) и провёл смычком по струнам какого-то странного музыкального инструмента. Карел даже не стал скрывать изумление на своём лице, он только сказал: «Эко вас достали басурмане…, и спросил: – Что это за инструмент и откуда он взялся.

Сергий отвечал: «Мы осаждали один из двух оставшихся вольных городов на Руси Киев. В Киеве, как и в Великом Новгороде, горожане не хотели быть данниками ни князей, ни Орды. С Ордой горожане бы справились, но вот с князьями и их дворней, объединившимися с Ордой…Горожане пытались платить князьям за свою защиту и безопасность, но зачем князьям это надо, когда можно отбирать и грабить от имени Орды.

Карел раздумчиво произнёс: «Плохо, когда чаяния народа и князей не совпадают».

– Плохо, – согласился Сергий и продолжал, – мы сами виноваты. Мы, едва приблизившись к княжеской руке, хотим её лизать, хотим себе льгот и привилегий над теми, кто стоит дальше от него. Эту особенность давно используют римские католики, внося в наши ряды раскол. Если у вас дружинники относятся к своему труду как ратному долгу, то у нас как к кормлению, как к службе, дающей корм, а к народу как к корму, который можно жрать постоянно: бабы ещё нарожают. Но и народ с радостью перебегает из состояния данника в состояние дружинника при первой же возможности и тут же забывает, как жил сам, начиная угнетать себе подобных. Мол, я плохо жил, но сумел подняться, теперь держитесь, сволочи….».

– Не ново, – сделал своё заключение Карел и продолжил, – у нас примерно также, но терпеливых меньше. Не понравился князь, можно и другого нанять. У нас разнообразие. Чуть что, сразу за меч.

– У нас тоже так было, – оживился Сергий, – было до кочевников. Но с приходом кочевников наши князья увидели в них союзников по ограблению и обиранию своих народов и продали народ за «тридцать сребреников» и перешли к ним на службу за право грабить и обирать свой собственный народ. Они своеобразно поняли христианство. Видимо, осуществилась их тайная мечта и надежда сохранения своей абсолютной княжеской власти. Орда для них не высшая сила, а средство для собственного обогащения. Их даже не останавливает тот факт, что у каждого хана полным – полно католических советников. Но если вы совершаете набеги на других, то эти с остервенением грабят самих себя и свои народы. Они даже выстроили иерархию, где на самом верху видит каждый сам себя, ниже Орду, которая защищает их от собственного народа, затем церковь как посредника между собой и Ордой, а дальше уже всё остальное. Монголы мудры. Они церкви не рушат, даже, наоборот, способствуют их увеличению. Им, видимо, нравится видеть, как одна ветвь христиан – католиков, пытается извести другую – православие. Дань с князей берут ровно столько, сколько нужно для содержания войска, а на остальное закрывают глаза. Народ ведь не дурак, он понимает, где воры – в Орде или в его княжестве, где государство, а где наёмные шакалы. Но что поделаешь. У монгол наш улус, наверное, самый захудалый, вот они его и отдали на разграбление шакалам. А те грабят, грабят, грабят по принципу: «бей своих, чтобы чужие боялись».

– А вера ваша вас разве не спасает? – спросил Карел.

– Думается мне, что именно с верой пришёл на Русь ужас. У вас вера Христова завоёвывала своё место 1000 лет, а у нас князь Владимир насаждал её огнём и мечом менее 10 лет. Смог ли её кто-нибудь понять. Церковники назвали её православной, но народ понимает её по-своему, как прав и славен, и это идёт от язычества. Вы пришли к Богу единому через понимание того, что любовь превыше всего. Таким было начало, а уже потом догматики нагнали ужаса, но вы с ним справились, а у нас был ужас с самого начала. Мы не видим бога единого, мы видим только единую власть, где сильный может осуществлять свою волю, какой бы лютой она ни была, и ещё мы видим церковников, которые потворствуют проявлению самой жестокой воли, конечно, не даром.