Сергей Минутин - В поисках высших истин

Эх, люблю же я дух банный.

Друг у меня есть, очень известный художник, собственным опытом помогающий развитию русской души. Он образцовый пример той половины русских, которая сидит с удочкой на берегу, или с мормышкой над ледяной лункой, бродит по лесу или живёт в гараже. Той половины, которая не то чтобы прячется, но не терпит вмешательства в свою половину души. Мой друг избрал в качестве надёжного убежища баньку.

Конечно, одному жить в баньке скучно, и друзья, а особенно подруги, едут к нему гурьбой. И здесь, именно здесь начинается раскрытие и познание русской души. Друга моего зовут Миша. Так вот Миша, будучи художником всех любимых и обожаемых женщин, ласково называет натурщицами. Женщины необычайно легко и радостно принимают это название. Женщине чрезвычайно трудно раздеться в бане, играя роль любовницы или подруги. Другое дело натурщица – для неё это почти долг. Долг раздеться и вдохновить художника. Поясню, художник – это не писатель. Художнику нужен образ во плоти, писатель же ловит музу на коньяк. Сочетания бывают разные, как собственно и коньяк.

Но интересно вовсе не это. Мы же о душе ведём речь. Интересен факт расслабления, оголения до полной видимости всей красоты русской души. Скажем только братским «шведским семьям» – вы, ребятишки, о жизни ничего не знаете.

Зима. На дворе мороз большой. Художника белые снега и необыкновенная зимняя чистота переполняют творческими замыслами. Новые женщины, новые чувства. Миша всех, кто попал в поле его видимости, зовёт в баньку. Русский человек противиться такому зову не может. Итак зима, мороз, деревня. При виде бани снаружи, новых, ещё не искушённых гостей, охватывает неизменный страх, который при входе во внутрь баньки перерастает в ужас. Банька собрана из строительного хлама, выброшенного в разное время с многочисленных окружающих деревеньку турбаз, санаториев и домов отдыха. Первое, что сильно пугает неискушённых гостей, так это стеклянные двери и многочисленные и кажущиеся сквозными дыры и щели между досками. То, что внутри бани все щели прикрыты специально для этой цели развешанными картинами обнажённой натуры, мало утешает в первые минуты посещения. На лицах, особенно лицах натурщиц бальзаковского возраста начинают проявляться первые признаки комы. Глаза не то чтобы стекленеют, а полуоткрывшийся рот уже сам не может закрыться, но ноги перестают двигаться и попка ищет на что бы ей присесть. С женщинами всегда трудно, даже в бане. Миша, дорогой мой утешитель женских сердец, сразу поясняет, что картины, закрывающие щели в стенах и развешанные в беспорядке по стенам, выполнены на плотном картоне, поэтому надёжно сдерживают как северные, так и южные ветры; и что в бане есть две буржуйки, которые он сейчас и затопит. Чиркнувшая спичка, этот ласковый огонёк среди промороженных стен, чуть-чуть выводит милых натурщиц из состояния охватившего их ужаса и начавшейся без всякой причины лёгкой дрожи.

И странно, не проходит и десяти минут, как они начинают ощущать, что тепло вновь входит в их жизнь. Тепло входит. Они сначала осторожно, а потом всё быстрее начинают раздеваться. Становится жарко. Они совершенно перестают и бояться и стесняться. Такого расслабления они ещё не знали никогда. А всё ведь чрезвычайно просто: холод и тепло. Виват, Россия!

Англичанка, чуть-чуть за сорок лет, в гостях у украинской семьи. Первый день: утром горилка и сало, в обед горилка и сало, на ужин горилка и сало. «No, No, холестерин, гемоглобин».

Хохлы пьют и закусывают, искушение пересиливает, англичанка осторожно пьёт и закусывает. Теплеет. Спрашивает: «Сколько стоит?». Ей объясняют, что сало и горилка, и всё остальное просто даром. Англичанка явно веселеет и две недели, изо дня в день, забыв о гемоглобине и холестерине, напивается вдрызг. Так наступает родство душ.

Люди, подолгу работающие за компьютером, обычно ищут себе музыкальное сопровождение. Действительно, очень трудно сидеть в одной и той же позе, что-то верстая или разрабатывая, особенно если идут нудные повторяющиеся операции. Так вот операторами было замечено, что легко работается под западную музыку от «Битлов», до наших дней. Можно с лёгкой ностальгией работать под классическую симфоническую музыку и т. д.

Совершенно невозможно работать под русские песни и под цыганские романсы на русском языке. Эти мелодии и эти слова, как молитвы и мантры возносят вас вверх. Вы забываете о работе, вы слушаете, слушаете… «День осенний улетает, улетает, стаей диких журавлей, в этот день я вспоминаю счастье наших дней…». Душа рыдает и парит. Она не хочет работать, она хочет трудиться.