Ольга Славникова - 2017

Крылов отвернулся. Ему почему-то вспомнилась коллекция профессора, что хранилась в разлезавшихся картонных коробах под его провисшей панцирной койкой, – и как в самую первую ночь они с Татьяной чувствовали коллекцию влажными телами, будто их волшебная лодка иногда задевала каменное дно.

– Я понимаю, все это крайне прискорбно. Поверь, если бы утром я была в стране, я бы придумала способ, как отвезти тебя попрощаться. Но в эти часы я летела над океаном. – Тамара выдержала паузу в несколько секунд, которые позволили ей снова утопить в себе нечто неуместное и лишнее. – Так я подвожу тебя к самому главному. К родственникам покойных.

– И что? – спросил Крылов отстраненно, изо всех сил вызывая к жизни образ племянницы профессора, приезжавшей на сессию и едва его не соблазнившей. Но увертливая девица, играя водянистыми глазищами, порхая люминесцентными ногтями, горевшими будто болотные огни, упорно не желала воплощаться.

– Родственников оказалось немного, – сдержанно проговорила Тамара. – У Николая Уткина по адресу прописки нашлась одна прабабка. Именно нашлась: в какой-то покосившейся избе, будто картофелина завалялась в ящике. Старухе девяносто два, еле может вывести каракулю. Очень благодарила за наши деньги, думала, что пенсия за правнука. Ну, а у профессора, представь себе, обнаружилась молодая вдовица. Анфилогова Екатерина Сергеевна. Та самая твоя блондинка.

Так и есть! Хотя и это, в общем-то, не новость. Крылов потому так долго заблуждался насчет Татьяны и профессора, что видел на вокзале идентичность их ладоней, какая бывает только у близких кровных родственников, например у брата и сестры. Эта утонченная латынь, в совершенстве совпавшая сквозь толстое вагонное окно, будто переснятая под копирку серого стекла, на которой отпечатались косые и разные почерки северных дождей. Вот они, штучки Каменной Девки, так жаждущей от мужчины всей его любви, всего его существа, что она не может не присваивать его физически: ворует уши, ногти, линии жизни, носит его шевелюру, как шапку. И Татьяна не сильно врала, укрепляя образ мужа под ревнивым напором Крылова. Должно быть, профессор так и представлялся ей: механическим человеком, работающим от сети. Но все-таки не прощаются с женами на вокзалах, держась от них на расстоянии в четыре метра: эта хладнокровная скотина, чей пепел сейчас остывает в колумбарии до типично анфилоговской прохладной температуры, могла бы, по крайней мере, ее поцеловать.

– Я понял. Значит, Екатерина Сергеевна, – проговорил Крылов, бессмысленно щупая свое шершавое лицо. – Вот, значит, как ее зовут. А скажи… Вдове профессора вы тоже заплатили? Она взяла у вас отступного?

На это Тамара ответила непроницаемым молчанием. Она опять сидела очень прямо, опустив глаза на сложенные руки, где два случайно скрещенных указательных подрагивали, будто закоротившие проводки. Было понятно, что она промолчит сколько угодно, но не опустится до подтверждения неблаговидного факта. Но и выгораживать Екатерину Сергеевну она не будет – просто не удостоит соперницу ни малейшим комментарием, ни тенью личного отношения. Только теперь Крылов по-настоящему рассмотрел, как страшно закалили Тамару разоблачение и травля. Ее молчание было монолитом, весившим столько, сколько весь свободный воздух на этой планете.

Это молчание лишало Екатерину Сергеевну каких бы то ни было свойств. Она становилась тем, о чем неприлично говорить.

– Значит, вдова отступное взяла, – сам себе подтвердил недобро улыбнувшийся Крылов.

Итак, Татьяна подала первые признаки своей настоящей жизни. Крылова душил волнами поднимавшийся стыд, точно его нагревали и посыпали сахаром. Точно это он нажился на смерти профессора, взяв у Тамары позорную мзду. И вместе со стыдом поднималась в душе тошнота: душа ощущалась в теле, словно отравленный желудок, из которого рвутся наружу жгучие массы. Это было, возможно, чем-то вроде острого предчувствия, отравления каким-то будущим.

Тамара между тем не помогала Крылову, просто выдерживала правильную паузу.

– Отношения клиентов с «Гранитом» регулируются типовым договором, – наконец произнесла она почти официально. – Когда я узнала, кто такая супруга профессора, я попросила переслать мне договор по факсу в Нью-Йорк. Сомнений в личности госпожи Анфилоговой нет: профессором и его напарником занимались те же самые люди, которые наблюдали за вами в целях твоей безопасности. Я привезла договор тебе, думаю, он пригодится.