Иэн Бэнкс - Воронья дорога

Мы вышли в холодную мартовскую ночь. Было сыро, отсвечивал мокрый асфальт. Эшли на ступеньках подождала, пока я надену папино наследство: твидовое пальто. На ней были черная юбка и старая куртка флотского покроя с завернутыми обшлагами – я ее помнил еще с похорон бабушки Марго. Опираясь на перила, Эшли смотрела, как я застегиваю поднятый ворот. Левая ее нога щелкала то носком, то каблуком, будто аккомпанировала песне, которой я не слышал.

Я, поправляя воротник, посмотрел на постукивающую туфлю.

– Морзянка?

Эшли отрицательно покачала головой, длинные светло-каштановые волосы рассыпались по темным плечам.

Мы в обнимку спустились с крыльца.

– Как тот фильм называется, где чечеточник выстукивает кому-то оскорбление? – спросил я.

– Не знаю.– Эш и на ходу постукивала туфельками.

– Может, «Мертвецы не носят шотландку» [113]? – почесал я в затылке.

Я не надел перчаток, а потому чувствовал ладонью тепло через куртку Эшли. От нее пахло духами «Самсара». Это что-то новенькое, подумал я.

– Возможно.– И она рассмеялась.

– Ты чего?

– Да вспомнила.– Она сжала мою талию.– Класс миссис Фимистер. Помнишь? Мы с тобой в одном классе были.

– Ага, помню.

Мы свернули на Вудландс-роуд.

– Ты ее ненавидел – она у тебя радиоприемничек отобрала, или что-то вроде, и ты материл ее морзянкой.– Эш рассмеялась еще громче.

– Было дело,—подтвердил я.

– «Пошла ты в жопу, корова старая»,– прыснула Эш,– Это было самое смешное.

– Боже! – Я чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.– Так ты что же, расшифровала?

– Ага,—дружелюбно ухмыльнулась Эш.

– Ах ты негодница! – рассмеялся я.—А я-то думал, это моя тайна. Уже потом кое-кому рассказал, только после школы, и никто не поверил.

– А я сразу поняла,– снова ухмыльнулась Эш.– Пару раз замечание схлопотала, потому что хихикала. Едва не описалась, пытаясь не смеяться.– Эшли расхохоталась, запрокинув голову.

– Я и не подозревал, что ты знаешь азбуку Морзе. Сам-то я скаутом был, нас научили.

– А меня дедушка учил. Мы с ним за ужином часто ложками по тарелкам стучали – обменивались сообщениями. Мама с папой и остальные изумлялись, чего мы так веселимся, когда предлагают добавку пастушьей запеканки [114].

– И ты молчала? – укоризненно покачал я головой.– Ну даешь!

Она замялась, выбивая чечетку и глядя на носки своих черных, на среднем каблуке туфель.

– Я тебе не нравилась. Может, поэтому?

– Мне тогда ни одна девчонка не нравилась. Да если честно, и ребята тоже. А если уж совсем честно, то я даже своих друзей презирал, почти всех.

– М-да…– Эш подалась ко мне, ее ухмыляющееся лицо оказалось почти на моей груди.– Но ты все-таки не ломал им носы камнями, замаскированными в снежках.

Я замер как вкопанный.

Эш взвизгнула от неожиданности, теряя равновесие. Выпрямилась в метре от меня, повернулась, недоуменно поглядела в лицо.

А я стоял как дурак, с открытым ртом.

– Так ты знала, что это мой снежок?

– Ну конечно знала.– Она нахмурилась, одновременно улыбаясь.

– Еще одной тайне капец! – всплеснул я руками.– А я-то столько лет совестью мучился!

Эш наклонила голову набок.

– Правда, с перерывами,– уточнил я.– То мучился, то не мучился.

Она приподняла бровь.

– Ну, ладно,– обмяк я,– в основном не мучился. Но все-таки переживал.

Эшли легонько покачала головой, шагнула вперед, взяла меня за руку и повела дальше по улице.

– Не переживай, я никому не сказала. И к тому же я тебя простила.

– Ты это всерьез? – Я снова обнял ее.– И когда?

– Со временем. Ну, точнее, когда болеть перестало.

Мы свернули к Вудландс-гейт. Я покачал головой:

– Почему же ни разу не сказала, что догадалась?

– Не было повода,– пожала плечами она. Я тоже пожал плечами:

– Подумать только – молчала все эти годы! – И повторил: – Подумать только…

В доме на Парк-террис Эшли появилась в начале седьмого зверски голодная, так что, как только она бросила багаж, мы двинули в ресторан. После ужина, когда вернулись, я ей показал дом. В кухне была припасена бутылочка «Грейвса», мы ее откупорили, и я начал экскурсию. Водил Эшли из комнаты в комнату, рассказывал, показывал наиболее интересные или ценные предметы искусства, и мы потягивали вино, и статуи отсвечивали, и в канделябрах мерцали свечи, и перед нами разбегались разрисованные кругами ковры.

Эшли много качала головой. А когда дошло до главной спальни, не удержалась от смеха.