Максим Кантор - Азарт

– Без рынка жить нельзя, – сказал Микеле. – Вот продают в Аргентине комбайны… маржа… посредники… – и он затянул привычную песню о нелегкой доле менеджера.

– Видите, капитан, – сказал англичанин, – наш итальянский матрос нуждается в рынке – и причем в демократическом рынке. Он равный среди прочих негоциантов и живет от своих сделок.

– Живет – до тех пор, пока его не съест богатый конкурент или диктатор не объявит спекулянтом. Демократия – инструмент, который быстро портится. Разовый инструмент.

– Как прокладки? – подал голос Боян Цветкович.

Сербский поэт долго молчал и уже полчаса не шутил, к такому он был непривычен, томился. – Вот прокладки тоже разовый инструмент. Как демократия?

– Демократия – не цель общества, просто инструмент, которым регулируется общественный договор, – сказал Август. – Инструмент этот портится быстро. Сначала работает, но быстро ломается. Большинство всегда выбирает в главари бойкого и лживого. Сталина и Гитлера поддерживал народ. Сократа и Христа приговорили народным голосованием, их убила демократия. Миллионы обманутых людей хотят воевать и убивать – это и есть демократический выбор. Кому лучше оттого, что беды в мир приходят по воле большинства? Вам легче переносить смерть и голод, если воевать решило большинство? С какой стати мы должны доверять мнению народа, если народ – глуп?

– Народ – глуп? – возвысил голос лысый актер. Лицо его озарилось тем мерцающим светом вдохновенного вранья, какой возникает в физиономиях депутатов парламента, выходящих к толпе. Актер шагнул вперед, набычился, выставил вперед подбородок и прищурился взыскательно. Кого он играл в этот раз? Возможно, Ленина. Да-да, помнится, даже такая картина в музее имеется – Ленин читает матросам декреты о земле. Нужны ли матросам декреты о земле – это вопрос особый.

– Народ, стало быть, для вас, иезуитов, глуповат? Не угодили мужички? Вот как, батенька? А какой именно народ глупым считаете? Немцы глупы? Русские? Евреи? Народ вам, видите ли, плохой достался? Да знаете ли вы, интеллигенты… – И столько эмоций хлынуло в сознание оратора, что он не смог совладать с их напором, облечь чувства в слова и просто яростно замычал. Депутаты часто так поступают, им можно – зарплата все равно начисляется, а вот актер, играющий Ленина, так себя вести не должен. Текст роли оказался скомкан.

– Да, – сказал ему Август, – народ действительно дурак. Не мычи, пожалуйста. Как народу быть умным? Он в университете учился? Или народ умен органической смекалкой? Тебе помогает органическая смекалка понять, как вкладывать деньги в промышленность или как строить космические корабли? Ты даже правила математики не можешь применить к количеству досок, нужных для палубного настила. Чему поможет природная смекалка? Строительству аэропортов и дорог? Судам? Медицине? Образованию? Основная беда демократии – это именно народ. Политикам народ, вообще говоря, совсем не нужен, но принцип демократии вынуждает искать поддержки большинства. Ради этого приходится постоянно врать. И вранье становится необходимой компонентой общественной жизни – мы привыкли к тому, что все всегда врут. И это правило демократии. Но ведь что-то надо дать настоящее людям! Поскольку народ откликается на зов крови, то людей воодушевляют национальной идеей – и принцип гражданства ставят в зависимость от национальной идеи. В результате получаем национальную демократию. А национальная демократия – это фашизм.

– Фашизм? – Актер перестал мычать и оскалился. – В нашем многострадальном народе? – Есть такие депутаты, которые за свой народ готовы порвать обидчиков. И актер был таков. Возможно, и Ленин был таков, но с точностью мы этого факта не знаем. Хотя убили в те годы многих, конечно. Вопрос лишь в том, во благо народа их убили или просто так. – Ты клевещешь на мой народ! Я тебе сейчас покажу…

Август не ответил ему.

– Успокойся, брат, – сказал актеру поэт Цветкович, – успокойся, мой славянский брат! Нас с тобой унижают эти европейцы. Но время придет! Время придет!

– Скоро придет, – угрюмо сказал лысый актер. – Я еще им припомню, как они смеялись над Иваном Грозным… Я вот однажды играл царя Иоанна…

И актер опять преобразился. Образ напористого большевика исчез, лысый актер приосанился, принял царственную позу. Поразительно, что переход от Ленина к Иоанну Грозному дался ему легко – хотя, казалось бы, что общего в этих характерах?

– Прошу вас, послушайте! – сказал Август.