Клаус Хоффер - У бирешей

«Намечался потлач, — сказал он. — “Мул роет копытом землю”, — так у нас принято говорить, если кто-то переступает неписаный закон, а Люмьер в ту минуту именно так и сделал. Существует негласный запрет на то, чтобы сильный игрок садился играть со слабым. Это считается нарушением хорошего тона, — пояснил он. — В такой игре нет смысла. Ну и в результате, не успели они и десяти ходов сделать, а партия уже близилась к концу. Стоп!

И тут прозвучал чей-то выкрик, сигнал к началу потлача. Гробовое молчание, с каким все смотрели на тех двоих, игравших в шахматы, вдруг было нарушено возгласом: “Чур, мне светлое!” — на что Штиц, уже занесший в руке фигуру, чтобы шмякнуть ее на какое-нибудь поле, моментально откликнулся: “А мне мутное!” — Литфас встал. — Все шло как по заранее намеченному плану. Некоторые из нас тут же последовали призыву и обменялись бокалами. Ваша тетушка по неосторожности далеко отодвинула локтем свой бокал, так что он оказался рядом с бокалом Люмьера. Тот как раз держал в руке уже съеденную шахматную фигуру, перевернув ее головой вниз, словно желал что-то кому-то доказать этим жестом.

В то самое мгновение Де Селби, не обращавший ни малейшего внимания на происходившее кругом, вдруг хлопнул в ладоши. “Яйцо!” — воскликнул он. “Яйцо!” — все остальные, занятые разменом, однако не желавшие пропустить что-то новенькое, невиданное, повернули головы и посмотрели на служку. Де Селби очистил одно из яиц и положил на горлышко своего графина, в котором горел маленький огонек. То было голубоватое, таинственное мерцание, и на секунду возникло такое чувство, будто сердце времени остановилось. Между тем яйцо становилось все тоньше, вытягивалось все сильнее, все ниже провисало в стеклянное отверстие, пока наконец не шлепнулось с тихим, приглушенным звуком на дно графина и не лопнуло от удара».

Однорукий приподнял голову, словно он и сейчас прислушивался к тому звуку.

«Происходило нечто вроде рождения, — сказал он, — и, когда оно совершилось, все почувствовали столь сильное облегчение, будто это они сами рождались на свет и, слава Богу, благополучно пережили весь процесс. Штиц хотел пропустить глоток и ухватил — не знаю, случайно или намеренно, — бокал Люмьера, тем временем как тот, погруженный в размышления об игре, схватился за бокал вашей тетушки, оттого что своего бокала не нашел. То есть, все произошло машинально, — пояснил Литфас, — и я даже задним числом не могу не испытывать определенного злорадства, хотя именно я в тот день был сражен безжалостнее всех прочих. Сначала я лишился руки, а затем, во время всей этой чехарды со стаканами, окончательно потерял Анну. Вероятно, оттого, что она заметила подмену бокалов (так же, как заметил это я), она вскрикнула, чтобы помешать Люмьеру допить вино, и едва не упала со стула, тем временем как я от возбуждения опрокинул игральный стакан и, машинально, принялся собирать рассыпавшиеся по полу кости».

«Если бы в тот момент на помощь ей пришел я, а не Рак, — тогда, я почти уверен, она и поныне была бы со мной. Но как бы то ни было, — заметил он, — она ему не принесет счастья. Как говорится, “она любит побежденных, однако обманывает их с победителями” ». Он выглядел довольным.

«В ту минуту она потеряла Люмьера, потому что тот выпил из бокала вашей тетушки, а это при киш-потлаше возбраняется. “ Он заглянул ей под юбку , — говорится в пословице, — и теперь она носит короткий передник ”. Никому из бирешей не разрешается во время малого потлача выведывать мысли женщины — иначе он безвозвратно подпадет под ее власть».

Мне вспомнилось, как Люмьер сидел у моей постели, тяжело дыша от возбуждения. «У меня имеется фото вашей тетушки! — прошептал он мне тогда. — Хотите взглянуть?»

«Люмьер потерял Анну. А вашу тетушку он не получит, — продолжал однорукий. — Когда он увидал, как Рак бросился к Анне, он вдруг сообразил, что он наделал, вскочил — и опрокинул при этом стол с доской и фигурами. Он был вне себя. Задыхаясь, он подбежал к окну и распахнул его — глотнуть свежего воздуха. Он стоял перед окном, и слезы лились у него из глаз, катились по лицу — но не только из глаз у него текла водичка! — злорадно воскликнул Литфас. — Он обоссался прямо перед всеми».

Литфас стукнул кулаком по столу. Но тут же овладел собой, взглянул на меня и спокойно сказал: «Оба мы в тот день потеряли всё!» И, помолчав, добавил с тихим смехом: «Бог пораскинул мозгами! Теперь понимаете?» Он сердито встряхнул головой.