Клаус Хоффер - У бирешей

Литфас все продолжал свои речи. Извергая хриплые ругательства, он натолкнулся всей тяжестью тела на какой-то предмет (вероятно, стул), отшвырнул его ногой, оступился и ударился о стену. Затем раздался другой глухой стук, произошедший, по-видимому, оттого, что он резко откинул доску сбоку прилавка.

Я опасался, что он может погнаться за мной, а потому откатил тачку за угол дома и поставил ее у стены, в тени, отчетливо вычерченной на земле светом уличного фонаря. Однорукий, в самом деле, копошился за входной дверью, однако не затем, чтобы открыть ее (как показалось мне сначала), — во всяком случае, я вскоре услышал его удаляющиеся шаркающие шаги. Значит, он просто закрывал дверь за мной на засов. Потом все стало тихо, как было, и я невольно затаил дыхание, потому что представил себе: возможно, и он сейчас стоит за стеною , возможно, прямо напротив меня, и тоже прислушивается, только того и дожидаясь, чтобы я сделал какую-нибудь ошибку, обнаружил свое присутствие тут, снаружи, неловким движением или шорохом.

Прошло несколько минут. Ничего не происходило. Возможно, он все-таки сообразил: он слишком пьян для того, чтобы предпринять что-либо против меня или даже просто отправиться домой, — и решил устроиться поудобнее в старом кресле и немного проспаться.

Осторожно, чтобы он меня не услышал, выкатил я свою тачку из укрытия за домом, радуясь тому, что прошел дождь: намокшая глинистая почва скрадывала звуки. Но стоило мне сделать шаг по дороге, как я услыхал у себя за спиной приглушенное покашливание, а когда обернулся — увидал, что он стоит позади меня и его белая рубаха сияет в темноте, как язык пламени.

«Вернись, Ханс!» — тихо позвал он, и в его призыве было что-то до странности торжественное.

«Что вам еще нужно?» — отвечал я, так же тихо и смущенно из-за его странного поведения.

«Я должен кое-что тебе дать!» — прошептал он.

«Мне ничего не нужно», — возразил я.

«Это не для тебя, — отвечал он. — Для Анны. Ты ведь идешь к ней, разве не так?»

«Почему бы вам не вручить ей это самому?» — ответил я вопросом на вопрос.

«От меня она ничего не примет».

Я стоял в замешательстве. «Хорошо», — согласился я наконец, не в последнюю очередь потому, что хотел покончить с дурацким спектаклем. Я опять опустил тачку и подошел к нему, чтобы взять то, что он намеревался мне вручить. Однако с собой у него ничего не было.

«Внутри», — шепотом пояснил он.

Он завернул за угол магазина и, оказавшись у маленькой деревянной двери запасного входа, поманил меня пальцем. Проследовав за ним, я остановился было у низкого, в две ступени, крыльца, намереваясь подождать его там, но он жестом потребовал, чтобы я подошел ближе. Когда я оказался в магазине (вместо того чтобы спокойно подняться, я опрометью влетел в дом), он запер за мною дверь.

Я ничего не говорил, но он с таким видом, будто я требовал объяснений его действиям, воскликнул с укоризной: «Никто не должен знать, что ты здесь, а ты подымаешь такой шум!»

Я и с этим безропотно согласился. «Ну и где же ваш подарок?» — спросил я.

«Ш-ш, тише!» — он поднял указательный палец, а затем стукнул ладонью по выдвижному ящику под прилавком, на который он в ту минуту опирался задом; по-видимому, он хотел дать понять, что вещица находится в ящике. Однорукий доверительно подмигнул мне. «Я, впрочем, не говорил, что это подарок», — поправил он меня.

С меня было довольно. «Ну хватит, давайте, в конце концов!»

Литфас опять приложил палец к губам и сделал рукой успокаивающий жест, по-видимому, означавший, что мне не мешало бы проявить чуточку терпения. Затем он со всей возможной осторожностью наполнил мой бокал.

«Вот, выпей!» — сказал он ободряюще и подвинул бокал ко мне. Затем наполнил свой собственный. Какое-то время он держал бокал в руках и задумчиво меня разглядывал.

«Хочу выпить с тобой на брудершафт!» — решительно объявил он наконец.

Слово было произнесено, и он, с таким видом, будто между нами ничего больше не стояло, подвинулся ко мне ближе и пообещал: «Теперь я скажу тебе все, что знаю!»

Это звучало окончательно и бесповоротно.

«Знаешь, — сказал он, глядя мне в глаза, — ухватиться за воду нельзя — у нее нет волос! Есть у нас такая поговорка. Поговорка для обезьян».

Он откашлялся. Изо рта у него пахло чесноком. «И все же, — сказал он, — за что-то ведь нужно держаться».

Он положил мне руку на плечо и крепко его стиснул. У меня за спиной стоял его стул, сиденье которого упиралось мне под коленки, и я осторожно на него опустился. Литфас остался стоять.