Клаус Хоффер - У бирешей

«Я находился на краю пропасти, когда со мною произошло то, о чем я вам сейчас хочу рассказать». Он снова опустился на стул. На лбу у него выступили мелкие жемчужины пота — по-видимому, от предвкушения усилий, каких потребует от него начатый рассказ. «Это случилось около трех лет тому назад в Тадтене, — он немного подвинул свой стул. — У нас в деревне вдруг все засуетились. Дело было в том, что мы собирались ехать в Варбалог на кирмес. Кирмес и рыночный день совпали, и всякий, ясное дело, хотел посмотреть на большое гулянье, а если удастся, принять участие в одном-другом размене. А вы, вообще-то, знаете, что такое потлач?» — прервал он сам себя, дабы проверить, что мне уже известно, а что нет и с чего ему следует начинать свои разъяснения.

«Слово “п отлач”, собственно говоря, происходит из венгерского *, — пояснил он, когда я отрицательно помотал головой. — Правильно оно произносится “п отлаш” 26 , что значит приблизительно “замена, замещение”. Существует два вида потлаша: “надь-потлаш”, то есть “большой”, и “киш-потлаш”, то есть “малый размен”. Когда мы говорим о потлаше, то обычно имеем в виду малую его разновидность: она гораздо чаще имеет место. Подите-ка сюда! — он подозвал меня к себе. — Дайте мне ваш бокал!» Я повиновался; мне было любопытно, что будет он делать дальше. Он принял бокал из моей руки и заглянул мне в глаза. «Если вам не интересно, вы можете уйти», — заметил он. Я ничего не отвечал, однако поднял голову и тоже посмотрел ему прямо в глаза; не выдержав, он опустил взгляд и, как будто извиняясь, откашлялся.

«Итак, — начал он, — поставьте ваш бокал вот сюда». Он пальцем указал место перед собой на прилавке. Я выполнил его указание и ждал, что будет дальше. «Положите обе руки на стол и смотрите на меня!» — он положил свою левую руку на откидную доску. Я опять повиновался его словам. Между тем он, не отрывая глаз от бокала, стоявшего перед ним на прилавке, взял его, поднес к губам и отпил глоток. Он и на этот раз закрыл глаза, как делал раньше, и немного подержал вино во рту, перекатывая его с одной стороны на другую. Потом проглотил, подождал несколько секунд, опять открыл глаза и поставил бокал на прежнее место. «Ничего, — сказал он почти торжествующе. — Другие, видите ли, уверяют, будто способны по вкусу вина определить, о чем сию минуту думал их собеседник. Очень странно. Я почему-то ровно ничего не чувствую при подобном размене! — он испытующе посмотрел на меня. — А вы никогда не пытались это сделать?» — спросил он, подвигая мне через стол бокал, из которого прежде пил сам.

Я отвечал отрицательно.

«Попробуйте!» — сказал он. У меня было такое чувство, будто он требовал от меня чего-то неположенного и сам это понимал. Поэтому я хотел отказаться, но он не желал слушать моих возражений. «Попытаться обязательно нужно, — сказал он категорическим тоном, пальцем указывая на бокал. — Мы просто обязаны предпринимать попытки — обязаны всегда!»

Я уступил. Возможно, оттого, что я весь день ничего не ел, я почувствовал, как мой желудок — стоило мне сделать глоток — сжался под воздействием вина, верхняя часть тела начала раскачиваться туда-сюда, а руки вцепились в откидную доску, ища в ней опору. Я стиснул веки, чтобы избавиться от головокружения и вновь обрести равновесие; тем временем Литфас, не обращая внимания на мое состояние, опять принялся расхаживать за прилавком и громко произносить какие-то слова, как будто разговаривая сам с собой.

«Стоп! — воскликнул он, не глядя на меня. — Почувствовали что-нибудь?» Он повернулся ко мне спиной. «Нет? — спросил он, хотя ответ и без того был ему ясен. — Тогда вам нужно попробовать еще раз!» Он резко оттолкнулся от стены и, сделав два размашистых шага, оказался возле меня.

«Итак, — нетерпеливо сказал он, — давайте сюда бокал! — он протянул руку. — Теперь моя очередь».

Я протянул ему свой бокал, но он его отстранил и потребовал подать тот, из которого сам пил первым. «Главное — не смешивать! — сказал он с важным видом. — Если перепутать, все пойдет насмарку». Он приподнял бокал, зажав ножку между большим и указательным пальцами, и пару раз слегка встряхнул его.

«Весь свой букет, — произнес он, будто читая вслух книгу о напитках, — смоляное вино раскрывает, только если его немного взболтнешь перед тем, как пить. Только невежды пьют дьянту, не встряхнув бутылку!»

Он задумчиво посмотрел на меня. «Киш-потлаш, — произнес он затем. — “Высокая вода пусть будет перед тобой, ил пусть восстанет за тобой!” — сказано в Книгах. Так отделим же опять жидкое от твердого». Он отпил глоток из бокала. Локтем левой руки он при этом описал широкую дугу, торжественно оттопыривая в сторону мизинец и безымянный палец, словно все это было неотъемлемой частью церемонии, и поднес стакан ко рту почти горизонтально. Подобно мягкому подвижному клюву он вытянул верхнюю губу до середины бокала и всосал в себя жидкость. «Мне — светлое, — сказал он, прищелкивая языком, — тебе — мутное!» Он протянул мне бокал, приглашая выпить: «Порыться в иле и, кто знает, пожалуй, отыскать в нем сокровище».