— Все это мне мало понятно, — ответила она, — почему ты стал так говорить? Что это пришло тебе в голову? Ты так молод, а говоришь такую чушь.
— Хорошо. А если я нахожусь не в своем времени и не в своей жизни?
— Ты знаешь, какой год?
-25-й, — сказал я, — когда я проходил через зал, там что-то праздновали, и кто-то сказал, что нынешний год — 25-й. Я все понимаю.
— Ты помнишь, в каком году умер отец?
— Помню, — ответил я.
И тени заколебались, и я словно сел на другой поезд, шедший вдоль нынешней жизни параллельно, и не важно, как он назывался, и как вся эта метафизика функционировала. Всё это было удивительно. Было понятно, что мне некому об этом сказать. Все люди погружены в бег за победой, и это — война за потребление. Я тоже не против. Но ведь и не прибежишь так никуда, никогда.
И, глядя на себя в зеркало, здесь, среди иного света, можно было задать вопрос: в который раз идёт это соревнование за приз, который не нужен?
Мы поговорили. Я понял, что мою сестру зовут Нина, и, раз она здесь, значит, она также является тенью. Потому нет необходимости мне знать её новое воплощение. Надо отталкиваться от факта.
— Ты же знаешь? — спросила она.
— Знаю. А что именно?
— Я не знаю ничего, чего не знаешь ты.
— Это многое меняет.
— Ты понимаешь.
— Я вижу вишь копию в своём отображении. Так и есть.
Мы вышли в зал, и правда, был 1925-й год, и я немного побродил, вглядываясь в лица людей, пытаясь понять их имена, вживаясь в эту роль, наверное, в первый раз. Прошлый представление в этом театре значения не имело. Но нужно правильно это выразить. Театр был, но его уже нет. Никто не помнит. Архивы закрыты. Их никто не ищет. На нет и суда нет.
— Я пойду, — сказал я Нине, — всё это никуда не девается. Ты мне многое рассказала. Но остаются вопросы. Я не до конца верю в происходящее. Тебе же остается мне верить, так как нет другого выхода. И я не всех узнаю. Пойду, спрошу.
Я сбежал по лестнице, поклонился лакею, но тут же была и другая лестница, на этаж, где я уже был прежде. Так я вернулся к демонам, людям с птичьими головами.
— Хочешь покушать? — спросили они радушно.
— Да.
— Винца?
— Давайте винца. И слушайте, я хочу, чтобы вы мне ответили на вопросы.
— Не все, друг. От чужого рта нужен ключ. Но и если ты спросил у человека, имей совесть. Вдруг он ничего не знает?
— Разве вы люди?
— Две руки, две ноги, голова. Пять пальцев. Кто же еще?
— Но какая голова?
— Это как раз и не имеет значения!
Я обедал, будучи взволнованным — правда была совсем рядом, но она всякий раз оказывалась слишком скользкой. И правильно делают, что сравнивают такие предметы, или может быть — информационные статусы — с рыбой. Ты её держишь, но на самом деле ты постоянно держишь пустоту. Она блеснула чешуей и соскочила, и ты снова ни с чем. Между тем, в этом зале точно знали, что к чему. Я думаю, с этого помещения их мир стартовал дальше, и именно здесь и нужно было искать правду.
Они всё знали, эти существа, и, самое главное, они не были тенью моих иных жизней. Их пристроили сюда, для чего, не знаю. Но это — структура Дома Жизни и Смерти, а потому, тут не с чем спорить.
— Правда, — сказал я, обращаясь ко всем вместе взятым, — скажите мне, где-то здесь скрывается что-то главное.
— И так, — согласилась со мной пожилая женщина-птица, — а простоту ты не хочешь узреть?
— Хочу, — ответил я.
— Но знаешь, сынок, — сказала она, — а вдруг ты должен быть лучшим, словно существо-эталон? А каким образом на тебе, как на инструменте, натягивать струны? Ты — только сам. А если тебе дать всё готовое, то ты будешь носить эти вещи, как ёж. Видел, как ёж накалывает овощи и фрукты и носит? Грибы разные.
— Разве это правда? — ответил я.
— Хотя бы в мультфильмах.
— Тогда согласен, — сказал я, — представьте, я буду мучиться, никто не поможет, а на деле окажется, что при этом есть большой, великий смысл!
— Ну что ты! Ты и так всё узнал. Почаще верь себе.
Тут мне, конечно, стало ясно, что делать тут больше нечего. Я спустился вниз, там был какой-то еще праздник, и я решил ничего не спрашивать. Я влился в толпу, и там я был сам собой. Я обменивался словами, через мой мозг проходили лица, и, наверное, в том и заключалось счастье. И правда, многое усложнено. Человеку нужно гораздо меньше, а постоянный подъем в гору должен иметь продолжение — это если бы вам сказали, что там, на вершине, вас ждёт бессмертие. Но тут начнутся новые проблемы. Для чего вам бессмертие, если вы будете словно джинн в бутылке, только с возможностью эту бутылку носить с собой.
Читать дальше