Фридеберт Туглас - Небесные всадники

— Дети услышат… — тихо сказала Ева.

— Спят уже.

И верно, с кровати доносилось легкое, мерное посапывание.

Больше родители не произнесли ни слова. Ева лежала недвижно, опустив по бокам натруженные руки. Она ничего не чувствовала и ни о чем не думала. В открытое окошко она видела, как между осинами светится распахнутое окно дачи. Внезапно летнюю ночь прорезали какие-то жалобные, безысходные звуки скрипки. На красновато-розовом фоне, точно руки призрака, дрожали листья каштана.

— Смотри, господа еще танцуют, — сонным голосом протянула Ева. — С жиру вон как бесятся…

— Что за дело тебе до господ, — сонно отозвался Адам. — Молодым только и миловаться. А нам-то что.

И немного погодя, уже почти сквозь сон добавил успокаивающе, примирительно:

— Господская жизнь — это тебе не наша. Разве у нас жизнь!..

Сказал и тут же уснул.

А Еве еще не спалось, она лежала, скрестив натруженные руки на животе. Сквозь черные каштановые сучья она видела, как ярко светилось окно дачного дома, слышала сонное бормотание детей и шелест какого-то листочка в темноте.

Какие-то отголоски мыслей, невзирая на усталость, брезжили у нее в мозгу. Она никак не могла простить Ирис. Ставила девушке в вину ее наряд, ее разговор, само ее существование. Все, что отличалось от ее привычного окружения, вызывало в ней враждебность. Она понимала «амбарные набеги» {16} 16 амбарные набеги — обычай, описанный самим Ф. Тугласом, см. новеллу «Любовь летней ночи». деревенских парней. Понимала и деревенских девушек, принимавших парней. Будто из бесконечной дали, сквозь дымку лет грезились ей годы собственной юности. Себя понять много легче, чем других…

Но эти воспоминания оборвал сон.

Конрад сидел в низкой комнатенке, ее закопченные стены выгибались наружу, как борта лодки. Вокруг него с-у пугливо служливым видом суетилась Май, взглядывала исподлобья и ждала, когда же он хоть слово вымолвит. Всю вторую половину дня хозяйка гнула спину на капустном поле, давила зеленых гусениц, а собственную ее грудь сдавливало неутоленное желание. Поэтому пальцы ее до сих пор оставались желтовато-зелеными; поэтому до сих пор еще дрожали ее пальцы и трепетало сердце.

И вот с этим трепещущим сердцем она крутилась возле мужчины с лицом пирата: волосы вздыблены, что у твоего волка, красный шейный платок завязан мертвым узлом, так что кончики стоят торчком, точно уши огромной крысы. Он лениво пощипывал струны каннеля, с натянутой улыбкой и пьяной усталостью в глазах. Но рта так и не раскрывал.

Наконец Май не выдержала.

— Вчера ночью тебя опять не было дома, — прошептала она, встав рядом с Конрадом, и скользнула по нему оробелым взглядом.

— Не было, — безучастно согласился он.

— Зато в трактире, говорят, был…

— Был.

— А ночью!.. ночью ты был у Мари Каарнанурме!

— И там тоже был. Что с того?

Май отвернулась. Белесые ее ресницы задрожали.

— Ах, Конрад, Конрад!

— Что?

— Ну, вспомни, что ты обещал!

— В трактире или у Мари?

— Ты обещал жениться на мне! — хозяйка разрыдалась.

— Ну, что ты, глупая, плачешь, женюсь, куда я денусь!

Видно было, что женские слезы он не переносит. Он раздраженно повел головой и задвигал длинными вытянутыми ножищами. Хозяйка всхлипнула, отерла слезы рукавом.

— Да разве женихи так живут! — она жалобно вздохнула.

— Ну, а как же мне жить?

Он неторопливо откинулся на спинку стула и насмешливо-вопросительно взглянул в лицо хозяйке.

— Шляешься днями напролет, спишь с деревенскими девками, — Май сплюнула, — с ними спишь, а до меня тебе и дела нет!

— Так мне что, с тобой спать?

Хозяйка отвернулась.

— Ты совсем ничего не хочешь понимать! Подумай сам, время теперь горячее, люди с утра до вечера в поле — а ты?! Бандура эта да большая дорога — вот что тебе дорого!

Он снисходительно улыбнулся.

— Сумасшедший, ты же батрак! — воскликнула женщина. — М о й батрак! Ты же за плату работаешь, а не собственной или божьей милостью!

Он только весело засмеялся, поддразнивая ее. Лицо женщины перекосилось от ярости, она чуть не плакала.

— Смейся, но только помни — живешь ты на моих хлебах, и я могу отправить тебя на все четыре стороны!

После этих слов настроение у него стало еще лучше. Он даже стал наигрывать на каннеле каэраяан {17} 17 каэраяан — популярный эстонский народный танец, одна из разновидностей кадрили. Название танца (Овсяный Яан) связывается с прозвищем реального жителя южной Эстонии последнего десятилетия прошлого века; Яан — эстонская форма древнееврейского имени Иоанн (русск. Иван, англ. Джон, фр. Жан, исп. Хуан, ит. Джованни, нем. Ганс и т. д.). .