Фридеберт Туглас - Небесные всадники

Он сует руку в карман. Нож, три гвоздя, обрывок веревки, пара старых перьев, пробка от бутылки, кусок проволоки с резинкой, которой так здорово оттянуть соседа по шее. Лохуотс с наслаждением перебирает эти вещи. Человеку все может понадобиться, если не для дела, так хоть похвастать. Подо всем этим лежит еще склянка из-под жидкости для волос. И она может пригодиться. А если даже не пригодится, все равно хорошо, когда у человека что-нибудь да есть. Не оставлять же ее на улице?..

Усталость в ногах напоминает Лохуотсу, что он все еще стоит в углу. Он снова слышит, как Калнинг говорит у доски. Но низкий, чуть надсадный голос учителя звучит у него в ушах как пчелиное жужжание. И опять его мысли потекли своим путем…

Нет, он вовсе не тупица или там лентяй — просто тут его все тяготит. Всем своим существом он рвется к чему-то другому. Ему нужно двигаться, что-то делать! Но это стремление к свободе он не умеет выразить иначе, как отставив ногу назад и выпрямив ее.

Потом он смотрит в окно. Картина открывшейся его взгляду улицы как-то скособочена, но все же ему видно, что снег сошел, земля покрыта грязью и вдали синеет лента реки. Прямо за окном на голой березе сидят три вороны. Они держатся настороженно, выжидательно.

«Да, весна идет!» — думает Лохуотс. Что бы они тут в школе ни делали, а она все равно придет. Уж тогда-то он будет свободен.

— Карр, карр! — вскрикивает старая ворона и взлетает. И Лохуотсу долго еще чудится ее карканье и шелест крыльев.

У птиц тоже есть свой язык, вспоминает он. Старые люди его знают, а молодых не учат. И бабушка Лохуотса, ей восемьдесят, тоже понимает, о чем говорят птицы, но разве станет она об этом рассказывать! И пусть бабушка отнекивается сколько угодно, а он все равно знает.

А на березе все еще сидят две вороны и мечтают о весне. Мысли Лохуотса устремляются в другом направлении: вот было бы здорово подстрелить этих ворон! Был бы он охотником — или уж лучше военным! Он бы сразу отправился на помощь бурам! Как бы он стрелял! Как бы махал саблей! Все английское войско разбил бы в пух и прах! Немного погодя он уже с индейцами в прериях…

— Карр, карр! — вскрикивает, взлетая, вторая ворона. И Лохуотс пробуждается со смутным ощущением, что ворона ранена. Он опять выглядывает в окно, и ему кажется, будто из клюва третьей птицы капает черно-красная кровь…

— Лохуотс, иди на место! — слышится в это время голос Калнинга. — Уснул ты там, что ли? Иди на место. А после уроков останешься.

Уроки кончаются. Ребята идут по домам. Лохуотс остается. Калнинг сажает его с книгой поближе к окну. Солнце заглядывает в комнату, и пылинки танцуют вверх и вниз.

Лохуотс раскрывает книгу.

Несколько минут он прилежно читает, но потом устает, и мысли его разбредаются. Слышно, как в других комнатах подметают полы и кто-то проезжает мимо школы в громыхающей телеге.

Потом мальчонку начинает мучать голод. Он смотрит в окно и видит, как на рынке тетки торгуют булками. От этого есть хочется еще больше. Рот наполняется слюной, и ему уже нехорошо. Он принимается высчитывать, сколько букв в одной строке и сколько строк на странице книги. Он совсем устал, и буквы толпой пляшут у него перед глазами. Он закрывает глаза, чтобы продлить этот танец.

— Карр! — кричит вдруг за окном ворона. — Карр!

«Вес-на! — проносится у мальчика в голове. — Карр, карр, ты знаешь, что она идет! И ей ничто не помешает. И тогда я — свободен!»

Он снова смотрит в окно — и чувствует, что́ шепчут голые деревья с блестящими черными почками, что́ возвещают на все поднебесье белоснежные, словно только что вымытые облака:

Вес-на! Весна!

Парень несколько раз прошептал девичье имя и тихонько подергал дверь. Но в амбаре никто не отозвался. Усталая девушка спала возле двери. Он прижался ухом к замочной скважине и прислушался: ее дыхание раздавалось тут же, совсем рядом.