Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

Светка приотстала от подруг. Огурцы, неразумно загруженные в дырявую авоську, повылазили со всех щелей, грозя растеряться дорогой. Снегурка пыталась запихнуть особо непослушные овощи назад, но это у неё не очень хорошо получалось.

— Светик! Приветик!

Клавка вынырнула непонятно откуда и, как всегда, неожиданно. Светка затравленно уставилась на бывшую подругу.

Тем временем, баба подошла к ней вплотную, задушевно ухмыляясь:

— Не бойся, милая, не укушу. Или я на собаку похожа?

Светка ничего не ответила. Она не знала, что говорить, и поэтому лишь, молча, теребила ручку авоськи.

— Огурчики, огурчики не потеряй! Давай, помогу сложить. Этот сюда пристраивай, а два сверху. Да поперёк, поперёк клади! Ага! Вот, так лучше — донесёшь по-тихому.

Я чего к тебе пришла-то? Отчим твой, Бобик, крякнул, значит, по зиме. Знаю, не жалеешь ирода, но речь не о нём. Квартирка твоя без присмотра осталась! А мало ли, вдруг воры в дом заберутся, или пожар какой случится? Поэтому я собрала метрики, справки — всё, что там было из документов. А дом под замок поставила. Вот, тебе привезла ключи и бумаги, держи.

Баба торжественно передала Светке толстый конверт, перетянутый крест-накрест резинкой.

— Ну, и на меня зла не держи, девка. Извиняй, если что не так.

Снегурка, наконец-то, посмотрела ей в глаза:

— А ты? Простила меня?

— Давно уже, милая. Я ведь отходчивая. Дай Бог тебе всего доброго, с женихом твоим! У меня тоже, вроде, жизнь личная налаживается. Вот, нашла себе мужчину. Скоро распишемся, как положено по закону.

Слушай, Света, а приходи к нам в гости! Скажем, в выходной. Баньку истопим, попаришься. Небось, надоело в комендатуре под лейками полоскаться? Как заново родишься, после веничка-то! А, Светик? С Прохором своим тебя познакомлю.

Светка засомневалась. В настоящую баню, конечно, хотелось. Но она всё ещё побаивалась Клавку.

Борода, видя её колебания, сменила тактику:

— Не придёшь — обижусь!

— Ладно, — девушка согласно кивнула, — буду в субботу утром.

— Замётано, жду тебя.

Надо же, как переменилась Клава, не узнать! Да, в любом человеке хорошего больше, чем плохого. Просто, случаются разные обстоятельства.

Светка подхватила огурцы и направилась в барак.

День рождения, надо сказать, отметили — лучше некуда! Виктория молодец, расстаралась к юбилею. Ужин устроила королевский. Шурка, наплевав на приличия, съел целых три тарелки «оливье» и котлет — аж четыре штуки.

Парни засиделись в гостях у девушек дольше, чем обычно. Домой собираться стали уже после полуночи. Девушки проводили ухажёров, как обычно, до забора, расцеловав джигитов на дорогу.

Разогретые коньяком и девичьими поцелуями, ребята бодро шагали по лесной дороге. Алан рассказывал очередную историю.

— Так вот, у нашего доктора есть собака, Тузик. Выйдет, бывало, Иван Иваныч на крыльцо, заиграет на баяне вальс. А Тузик усядется напротив, глаза жалобные сделает и начинает выть в голос! Стало быть, поёт под баян. И, что самое главное — попадает в тональность, на сто процентов. Клянусь!

Иван Иваныч работал, или, по его словам, «состоял» фельдшером при местном здравпункте. Врач от Бога, он страдал распространённым русским пороком — запойным пьянством.

Нынешний деревенский фельдшер когда-то считался одним из лучших хирургов области. Но, пристрастие к «горькой» сгубило его карьеру. К сорока годам доктор распрощался с врачебной практикой и получил в трудовую книжку волчью запись. Он разошёлся с супругой, оставив её с двумя детьми на руках. Скатился маститый хирург на самое дно. Казалось, недалёк уже конец. Не было просвета — ни в пьянстве доктора, ни в судьбе его.

Буквально спас, вытянул из трясины Иван Иваныча одноклассник и друг детства — директор совхоза Грендельман. Он привёз неудачливое светило в свой посёлок, устроил на работу в здравпункт, дал жильё. И вот уже десять лет Иван Иваныч трудился в Березняках фельдшером — верой и правдой — иногда уходя в жёсткий запой и заставляя хвататься за сердце своего старого друга.

Интеллигентный, «выкающий» даже детям, доктор в одночасье становился похож на бродягу, обретаясь по гостям у, всякого рода, «морально неустойчивых» граждан. Фельдшера очень уважали местные жители, он был вхож во всякую компанию. Доктора поили вином совершенно бескорыстно. Только вот Иван Иванычу доброта несознательных граждан выходила боком: с каждым днём похмелье становилось всё тяжелей.

Прекращалось это непотребство стараниями доброго товарища. Грендельман, матерясь из души в душу, находил блудного фельдшера и вёз его к себе домой, чтобы протрезвить под собственным контролем. А через неделю Иван Иваныч выходил на работу — чистый и просветлённый, правда, изрядно осунувшийся.