Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

— Пошли, Петруха. Я знаю, что делать надо. Время не терпит!

Шурка понимал, что участковый в скором времени вернётся. Петя махнул рукой, приглашая следовать за собой. Друзья нырнули в кусты. Нужно было очень поспешить!

Клавка нервничала. Куда запропастился Петруха? Ну, что за мужики пошли — ни черта не могут сделать путно! Каждый шаг контролировать приходится. Тухлого жмура откопать — так и то без баб справиться не могут!

Непонятный звук, словно кто-то вздохнул и пошевелился, отвлёк бабу от феминистических мыслей. Борода посмотрела на измазанный глиной гроб и хлопнула себя по лбу: ё-моё, ящик-то не заколочен! Крышка была слегка сдвинута. Чёрт, бесовщина какая-то!

Вдруг Клавка заметила ёжика, невесть откуда появившегося. Зверёк деловито обнюхивал откопанную «домовину». Но, видать, что-то ему не понравилось. Ёжик недовольно фыркнул и скрылся, зашуршав травой. Тьфу, напугалась!

Борода утёрла со лба выступивший пот и достала очередную папиросу. Где же Петруха? Прикурив, баба поднялась с кучи и стала оглядываться по сторонам.

Бум-бум! Клавка резко повернулась и уставилась на гроб. Крышка сдвинулась ещё на чуть-чуть. Или, это только кажется? Непонятная движуха.

Борода вытащила из мешка здоровенный крест и с размаху брякнула его на крышку:

— Вот тебе подгон, упырюга! Лежи спокойно и не рыпайся!

— Ты с кем там базаришь? С Кабаном, никак?

Наконец появился взмыленный Петя. За ним, белея перевязанной рукой, пробирался по кустам Кудря.

— Ругаюсь от безделья.

Клавка не стала вдаваться в подробности. И так мужики бздят, зачем ещё жути нагонять?

Петя в двух словах объяснил ситуацию. Борода виртуозно выругалась, нелестно помянув покойную маму старшего лейтенанта. Всё неймётся тебе, ментёнок! Да только теперь назад им ходу нет, могила раскопана. Карты сданы, короче.

— А ты, консультант, на стрём больше не ходи. Мусор, бишь его участковый, теперь уже въедет с ходу, коли тебя на мостике запасёт. Оставайся здесь.

Борода вытащила из мешка полуметровый кол и подкинула его на руке. Добрый подарочек кровососу!

— Да, Петруха! Ты, часом, не помнишь, у Кабана гроб заколачивали? — поинтересовалась как бы между прочим Клавка.

— А как же, забивали! Суслон, клоун на самокате, решил перед начальством прогнуться. Схватил молоток и давай стучать по гробу, что твой дятел. Да сдуру палец-то себе и подрехтовал. Так Лаврентьич самолично крышку доколачивал, — не удержался от улыбки Синий.

— Суслон, это который терпила? — вспомнила Борода фамилию в правах.

— Он самый. Фуйло топорное, — Петя недолюбливал хитроумного Борис Борисыча.

Клавка убрала с «домовинки» крест. Потом пинками скинула гробовую крышку на землю, явив глазам изумлённых сообщников удивительную картину.

Кабан возлежал в своём убежище — розовощёкий, словно гигантский пупс. Казалось, достали его не из могилы, а из парилки. Руки усопшего были скрещены на груди. Ногти на пальцах, уже отросшие, походили на когти хищного зверя. Приоткрытый рот покойника обнажал белые зубы. Чуть выступающие клыки придавали лицу Кабана зловещее выражение.

Воцарилось молчание. Состояние ступора — иначе не назвать — овладело всеми, даже бесстрашной, прошедшей огни и воды, Клавкой. Однако баба быстро взяла себя в руки.

— А губки-то у Кабанчика, что у девки. Помадой накрашены, никак? — пробормотала с ухмылкой Борода.

Это разрядило обстановку. Шурка засмеялся, а Петя стал чесать голову, лихорадочно что-то соображая.

— Марафет навёл? Петух затихоренный? — высказал, наконец, Синий своё предположение.

Действительно, губы Кабана казались кораллово-красного цвета. Жуткая ухмылка чуть растянула физиономию покойника. Казалось, вот-вот он раскроет глаза и восстанет из гроба!

— Недосуг зубы скалить. Петруха, воткни дрын Кабану в грудину.

Борода протянула Синему осиновый колышек. Но Петя не ожидал подобного предложения. Он растерянно, словно прося о помощи, посмотрел на Шурку.

Тот кивнул головой:

— Так надо, Петро.

— Может, ээ… ты, Клавушка? — вся удаль Синего куда-то пропала.

Борода решительно отодвинула потерявшегося подельника в сторону. Она подошла к покойнику и, примерившись, резко всадила кол в нутро упырю — чуть повыше левой руки, покоящейся на груди.

Из мертвеца, словно из раздавленного сытого комара, брызнула кровь: изо рта его, ушей, носа! Глаза Кабана раскрылись, выпучились — будто у рыбы, выброшенной на берег. Раздался тяжёлый стон, переходящий в хрип. Запахло — отвратительно, тошнотворно. Покойник был напитан свежей, не свернувшейся кровью, словно губка!