Фредерик Бегбедер - Человек, который плакал от смеха

Тридцать лет назад у меня был стадный инстинкт. 80-е и 90-е я прожил в «толпе», а потом, однажды утром, мое окружение испарилось. Я погрузился в мертвую тишину и не протестовал — такова жизнь. В детстве днем и ночью рядом с тобой братья и сестры, а когда вы взрослеете, разбегаетесь в разные стороны. Родственников заменяют друзья, и ты совершенно уверен, что они станут твоей новой — настоящей — семьей, но исчезают и они. Человек всю жизнь собирает — подтягивает к себе людей, которые со временем отдаляются и в конце концов покидают его. У каждого своя профессия, жена, дети, дом, развод, рак, все слишком заняты, чтобы среди зимы выпивать с умственно отсталым типом, чья борода седеет на глазах. Через десять лет наступит конец света, никто не может позволить себе терять время. Условием выживания во время апокалипсиса становится изоляция, бурчал я себе под нос, по-клошарски шаркая ногами по улочкам, спиралью закручивающимся вокруг площади Звезды. Направлялся я в сторону Виктории, в ресторан у Арки. Возможно, я сам виноват в потере друзей. Не сумел их удержать, позволил отдалиться, слишком часто отсутствовал — мне нравилось исчезать. Думаешь, что по тебе будут скучать, и неизбежно теряешь людей.

Эта ночь — мой последний бой во имя чести. Что-то стало заедать. Я больше не смеюсь над собой. Я слишком хорошо знаю, что насмехательство — форма бегства. Нет ничего удобнее, чем всегда скрывать то, что у тебя на сердце. Юмор — пассивно-агрессивное поведение. В глубине души сатирики завидуют «желтым жилетам». Они формулируют критику, но ничего не предлагают взамен имеющегося. Это освобождает от чувства неудовлетворенности и никуда не ведет. Голосуешь за Меланшона, потому что знаешь: его никогда не выберут. И он это знает. Удобно, когда можно все время говорить что угодно и тебя не привлекают к ответственности. Таково мое послушание: ворчать по команде и без последствий. Я присягнул безответственности, как только мне исполнилось восемнадцать. Народ этого не понимает, считает карикатуристов претенциозными, но внушающими доверие типами, а на самом деле их неуверенность вопиёт. Я мог бы звать на помощь каждую неделю, все три года, что работал на France Publique — никто не услышал бы. Ни разу. Скажу прямо: новая гражданская война поделила французов на слушателей France Publique и тех, кто нас игнорирует. Аудитория лидера французского эфира чувствует свое превосходство над другими гражданами. Она изъясняется на более элегантном языке, без средиземноморского акцента или парижских интонаций. Губы у всех наших тонкие, стиль речи отточенный до отвращения. Рассуждают они умно, их жизненные ориентиры эрудитские, четыре шага к решению всех проблем. Наши слушатели не подвержены страхам и экзистенциальным тревогам, это миролюбивые и эко-ответственные граждане. Они ненавидят водителей грузовиков и предпочитают иметь статус государственного служащего. Членам «противоположной стороны» кажется, что они живут в какой-то другой Франции. Они бедные, хрупкие и не имеют иного выбора, кроме как потреблять вредительские наставления доктринеров. Платят им смехотворно мало, а, если начинают жаловаться и протестовать, полиция их избивает, лишает зрения, выкручивает руки. Они не понимают лексикона France Publique и никогда не слышали о существовании тоста из авокадо. Они чувствуют себя не приниженными, но исключенными из рядов. Франция утратила свой единый язык. Разобщенность носит тотальный характер.

И все это разыгрывается в Париже, много суббот подряд, в одном и том же шикарном квартале. Дом общественного радио находится в XVI округе, на авеню имени убитого президента [235] Дом радио Франции находится в Париже, на авеню президента Кеннеди, 116. . Чтобы отправиться туда через несколько часов, я должен буду спуститься на авеню Клебера, где восставшие жгут «мерседесы» перед отелем Peninsula. Выслушать зубодробительный вопрос, который Натан в семь утра задаст эссеисту: «Проанализируйте, пожалуйста, эту триггерную стратегию [236] Использующий триггерную стратегию вначале сотрудничает с оппонентом, а если оппонент перестает сотрудничать, наказывает его. и скажите, о чем этот тропизм [237] Тропизм — психоаналитическая классификация первичных мотивов человеческого поведения, реакции на раздражение, препятствие. вопрошает нас и общество?» Язык, которому я выучился в Sciences Po Paris, а Натан в École Normale supérieure, не французский, это азбука Морзе для сартровских подонков. Волапюк [238] Волапюк, или воляпюк — международный искусственный социализированный язык, созданный в 1879 году немецким католическим священником Иоганном Мартином Шлейером. для трепа между «знающими». Оскорбление, брошенное в лицо народу. Всякий раз, когда высший руководитель государства использует в речи англицизм или «адресует» проблему вместо того, чтобы предложить решение, он оправдывает революцию. Новые Отверженные предпочитают русское «заговорщическое» телевидение французскому этатистскому радио. Когда (и если) президенту вздумается устроить «Великие дебаты», никто не заметит двусмысленности названия, хотя выпускник Национальной школы администрации будет «выступать», а граждане — отбиваться.