Генрих и Ксения Корн - 12 месяцев. Необычные эротические приключения

– Надень это сейчас, – попросила она. – Не стесняйся. Здесь же все свои и ты дома, разве нет?

– А у меня нет для вас подарков, – расстроилась я.

Ксения посмеялась.

– Как же нет? Ты! Ты сама наш подарок. Правда, Генрих?

Генрих промолчал, но улыбнулся, соглашаясь.

Я убежала с подарками к себе в комнату, повесила картину на вдруг откуда-то взявшийся крючок над кроватью и затем переоделась, надев этот мой новый пеньюар, подобрав под него подходящее бельё. Уходя, взглянула на себя в зеркало и поняла: никакое оно не подходящее. И подходящего нет. Сняла сначала лифчик и опять посмотрела. Лучше, хотя всё равно не годится. Сняла трусы и бросила взгляд в зеркало. Вот оно. Не будет мне стыдно? Нет, не будет, сказала самой себе, осадив эту нелепую боязливую стыдливость, и с ужасным волнением спустилась в гостиную.

Конечно, я волновалась, как буду выглядеть в их глазах, ведь сквозь прозрачную ткань всё моё тело – вот оно, не прикроешься. Но Ксения молча мне подмигнула – она оказалась одета ещё откровеннее: в лёгкой накидке в виде сетки и под ней ничего, только её прекрасные женские формы.

А Генрих снова был в своём домашнем халате. Он курил сигару, не обращая на меня почти никакого внимания. Лишь раз его взгляд остановился на мне, и я уловила мужскую теплоту, исходящую от него: нежный мужской комплимент без слов, красноречивее которого и нет в мире мужчин.

Мы просидели до полуночи перед камином – пили вино и говорили о том, что предстоит каждому из нас в новом году. Генрих много и подолгу путешествовал по разным странам и на этот раз собирался отправиться очень далеко – на остров Таити. Ксения по своим делам уезжала в Москву. Мне же они уготовили новую неведомую жизнь, которая и пугала меня, и привлекала своей неизвестностью, интригуя, словно ещё не открытый подарок…

Когда часы пробили полночь, мы открыли шампанское.

– С Новым годом! – воскликнула я. – Спасибо вам за всё!

– С Новым годом, Динара, – и они звонко цокнули своими бокалами о мой бокал, так искренне, с такой нежностью ко мне и любовью, что счастье охватило меня, и навернулись слёзы. А шампанское било в нос.

А позже, как наступило время идти спать, Ксения спросила меня:

– Хочешь лечь с нами?

– Хочу… – ответила я тихо, и сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Этого не может быть, это правда сон, сон, сон…

Они погасили большой свет, зажгли уютную ночную лампу рядом с кроватью в эркере, скинули одежду и легли в постель. Я тоже разделась, но не решалась лечь к ним, хотя и не из-за страха, а потому что совсем не знала физической близости, не умела ничего и стеснялась этого.

– Ложись, – сказала мне Ксения, слегка отодвинувшись от Генриха и таким образом освободив место между ним и собой.

Я легла в это место и закрыла глаза, слушая, как бьётся моё сердце.

Их тела прижались ко мне: одно горячее – Ксении, другое сильное – Генриха, с этой мужской штуковиной, чувствовать которую оказалось так же прекрасно, как и смотреть на неё вчера.

Я обняла её рукой, чтобы почувствовать ещё ближе, живее, крепче – твёрдую и нежную одновременно. Сжала в кулаке, точно тайную мечту.

– Запомни, Динара, твоя жизнь должна быть такой же, как этот сон, – послышался голос Генриха словно из глубины меня. – Исполнять желания и приносить удовольствие. Отдавая, брать. Беря, отдавать. Это и есть любовь. Запомни это и ничего не бойся. До встречи.

– Я буду ждать тебя там, на мосту, просыпайся, – странно донёсся голос Ксении, будто далёкое эхо.

Удивившись этому, я открыла глаза. Их лица были над моим лицом, и губы слиты в поцелуе – тесно, близко к моим губам. И я тоже влилась в их поцелуй своими губами, и мы все трое стали точно одно целое, один поцелуй на всех и больше ничего. А потом всё рассеялось, точно видение, и пропало. Лишь томительно-сладкое послевкусие поцелуя осталось на моих губах.

Я проснулась и вскоре пришла в себя. Что это было со мной? И где я была? Гулко капала вода в кране на кухне. В соседней комнате храпел отец. Мать спала рядом со мной с бесчувственным каменным лицом, как мёртвая. Матрац на полу пустовал – Умар и Али ушли в клуб, когда все заснули.

Я встала, тихо и быстро оделась, в прихожей отыскала сумку отца и взяла из кошелька все его деньги: сто двенадцать тысяч рублей и мелочь. Да, это плохо, но и деньги эти плохие. Это деньги Абубакара за девушку Дашу, злые и преступные деньги.

Ещё взяла свой паспорт. В паспорте Даши, который находился тут же, рядом с моим, как напоминание, что я тоже всего лишь рабыня у отца, а не любимая дочь, я посмотрела её данные и прописку.