Арина Теплова - Лесной князь

Как же Иван хотел сорвать с нее эту белую рубашку и зацеловать ее до потери сознания. А потом ласкать, тискать и мять ее юное, прелестное тело, столько, сколько бы захотел. Но он видел, что Катюша напугана и словно затравленный зверек, пытается убежать от него. И это обстоятельство не только не остужало его пыл, а еще сильнее разжигало в нем плотские желания. Он стремительно схватил ладонью ее плечико, и властно сжал ее хрупкую плоть почти до боли.

В ушах Катюши зашумело от жуткого испуга и она, лихорадочным болезненным взором, смотря прямо в его горящие словно уголья глаза, заплакала. Увидев ее прозрачные крупные слезы, которые полились по ее лицу, Иван вмиг почувствовал, как он омерзителен и противен себе. Эта прелестница, один вид которой сводил его с ума, боялась его. Он это отчетливо видел, ибо испуганное выражение застыло в ее огромных невинных очах. А он словно одержимый пытался настоять на своем, и получить от нее ответное чувство, которое она видимо, не могла дать ему теперь.

– Не надо, прошу Вас, – прошептала Катюша так несчастно, что Иван как ошпаренный отпрянул от нее, вскочив на ноги и сыпя проклятиями.

Он начал как дикий зверь метаться по избушке из угла в угол, делая вид, что якобы что-то ищет. Обида, бешенство и неуемное вожделение смешались в его душе, и он почти обезумел от своих чувств и помыслов. Он хотел лишь одного, наказать ее, унизить ее так же, как она унижала и пренебрегала им.

Катюша, сквозь пелену слез наблюдала за этим высоким, здоровенным мужчиной, который казалось, сейчас взорвется от ярости и злобы и, дрожа всем телом, продолжала неподвижно сидеть на кровати.

Иван начал вдруг суетиться и куда-то собираться. Достав легкую дорожную сумку, он положил в нее порох, хлеб и огниво. Быстро натянув теплые штаны и валенки, он накинул медвежью накидку и перебросил через плечо ружье. Катя, наблюдала за ним, не понимая, куда он собрался с ружьем, на ночь глядя. Нахлобучив на взъерошенные волосы шапку, Иван кинул последний злой отчаянный взор на девушку, которая испуганно смотрела на него, и быстро вышел на улицу.

Санкт – Петербургская губерния, Шлиссельбургский уезд,

усадьба Мурино, 1759 год, 06 января

Мария кутаясь в теплую соболью шубку, быстро спустилась по заснеженным ступенькам к садовому домику. Четверть часа назад она увидела со второго этажа усадебного дома, что окна домика в саду затянуты темными шторами. Это был сигнал, которого она ожидала уже более двух недель. Мороз стоял лютый и девушка, засунув руки в муфточку, почти бегом преодолела небольшое расстояние до маленького деревянного дома. Зайдя в покрытую мраком комнату, она напрягла зрение.

– Сестрица, я здесь, – услышала Мария, глухой низкий голос сбоку от себя. Она резко повернулась и различила в темноте высокую, плечистую фигуру человека.

– Ваня! – воскликнула она. – Ну, наконец-то. Мы ждали тебя к Рождеству. Михаил Илларионович гостил у нас почти две недели. Тебя дожидался! Вчера только в Петербург вернулся. Отчего ты так запоздал?!

Иван молчал, лишь неотрывно смотрел на девушку, черты лица которой плохо различались в темноте заброшенного домика.

– С тобой все хорошо? – спросила напряжено Мария.

– Да. Мне надо помыться и переговорить с тобой Маша, – ответил Иван.

– Скоро стемнеет. Приходи с заднего входа сразу ко мне в спальню. Ульяна откроет тебе.

– Договорились, – сказал тихо Иван и Мария, преодолев в себе желание – броситься в объятия брата, вновь засунула руки в муфточку, быстро покинула холодный садовый домик.

Иван тяжко вздохнул, и вновь устало сел на старый сундук у стены. Он неимоверно устал за эти долгие три дня, что провел в лесу, после того как стремительно покинул лесную избушку. Первые несколько часов он как безумный скитался по лесу на снегоступах, почти не видя ничего перед собой от обуявшей его ярости. Холодность Кати, ее попытки избежать его прикосновений до крайности взбесили Ивана.

Вот уже семь лет как он вел размеренную отшельническую жизнь, приобретая странные привычки. Но теперь с появлением темноволосой красавицы в его избушке он начал замечать, что его привычный уклад жизни начал стремительно меняться. Раньше он мог почти сутками пропадать на охоте, наслаждаясь поисками дичи или зверей, и получал от этого истинное удовольствие. Он мог совсем не расчесывать волосы, которые словно густая грязная грива спадали на его плечи, делая его похожим на дикаря. Мог неделями не ходить в баню, ибо ему казалось, что не зачем часто мыться. Мог питаться одним сухим хлебом и луком. И совсем не прибирать в избушке. Все это устраивало Ивана, и его жизнь казалась ему вполне приемлемой.