Любовь Попова - Его птичка

Она изгибалась упругой тростинкой, медленно, слишком медленно расстегивая пуговицы розовой рубашки. Отбрасывала волосы с лица и проводила язычком по губам. Она ласкала меня взглядом, то поднимаясь на носочки, то растекаясь по полу. Когда рубашка все-таки была сброшена меня уже потряхивало, от самого вида этого прелестного тела, розовых сосков и такого манящего треугольничка между ног.

Гладко выбритого, как я и люблю. Она виляя попой, уползала от меня все дальше, но постоянно посматривая из-за плеча.

– Синицына, – сказал, прочистив горло. – , если не хочешь быть раскатанной по полу, то иди сюда.

И я черт возьми наслаждался тем, как блестят бриллианты в ее ушах, и тем как блестят бисеринки пота на ее теле. На ней больше ничего не было, кроме драгоценного украшения, мелькавшего из-за завесы темных волос.

Но самое главное глаза. Она смотрели на меня и в них ярче любых камушков горела любовь. Аня дарила ее мне, возбуждая и без того стоящий колом член своей ладошкой. Водила ею то вверх, то вниз.

Она мне не ответила. Не сказала будет ли она со мной жить, а я хотел, чтобы она была уверена на все сто. Поэтому, сдерживая порыв просто нагнуть ее и трахнуть, уложил на край кровати, а сам сел перед ней на колени, опаляя своим дыханием ее нежную киску. Она вздрогнула от прикосновения моих пальцев.

– Рома, я так стесняюсь, когда ты так садишься. Сразу вспоминается, что ты врач.

– Хорошо, что не гинеколог хочешь сказать?

Она звонко рассмеялась.

– Я бы не стала спать с гинекологом. Как подумаю, что он постоянно лазит туда, ко всем. Бр, – повела она хрупкими плечами.

– Стала бы, будь это я. Но ты права, в этом есть своя неприятная сторона. В твоей же сладкой писечке, нет ничего постыдного, потому что она прекрасна, и только моя. Верно? – прорычал я, резко вставляя палец внутрь, чувствуя, как его обволокли стенки влагалища.

– О, да, – пискнула она и выгнулась. – Только твоя.

К моему пальцу присоединился язык и вскоре мне пришлось крепко держать ее ноги, чтобы от напряжение которое гуляло в ее теле она не раздавила мне голову.

Я резко хлестал языком клитор, пальцами, уже на полную трахая тесное пространство, от чего Аня билась в судорогах приближающегося оргазма. В следующий миг я усилил с давление языка, а пальцами второй руки сильнее сжал бедро. Птичка натянулась, как струна и протяжно, томно закричала:

– О, Рома!

– Да…сладкая, Кончай. Кончай для меня.

Сладко пахнущая смазка потекла по моим пальцам, и я быстро засунул ей их в рот, а член вставил в еще подрагивающее влагалище. Я тут же задохнулся от жара, исходившего от нее и влаги меня обнявшей.

– Ты переедешь ко мне? – сдавленно простонал я ей в губы и проведя по ним пальцами обхватил грудь, катая сосочки.

– О господи, Да, Рома. Конечно да. – с придыханием ответила, а я наконец задвигался. Резко. Размашисто. От чего наши тела соединялись в едином порыве создавая смачные, пошлые, хлюпающие звуки. И несмотря на всю порочность происходящего, на похоть буквально витающую в воздухе, я знал что ничего лучше не испытывал.

Третий оргазм за вечер настиг меня быстро, стремительно. Я даже не понял, как меня прибило удовольствие сосредоточившееся в изливающемся члене. Про таблетки в этот раз я не сказал, но вспомнил. Надо выписывать. И чем быстрее, тем лучше.

И я конечно выписал таблетки и перевёз пухлую сумку Ани к себе в однокомнатную студию в центре Москвы и купил птичку на брелок для еще одних ключей.

Я правда очень бы хотел познать с Аней быт и хотел бы увидеть ее в худшем свете, разочароваться, но выходило ровно наоборот.

Она не мешала, если я приходил уставший. И не говорила, если я просил помолчать. Но рассказывала все как под рентгеном, если я требовал отчета о проведенном дне: чаще всего конечно о приходе Афанасьева или отношениях с Веселовым.

Она не была супер хозяйкой, но на этот счет приходила три раза в неделю женщина. Они даже сдружились. Обсуждали последние музыкальные новинки и спектакли, на которые Аня с группой ходила каждые выходные.

Она все время просила пойти с ней, но я отказывался. Не хотел смотреть на этих мужиков в трико с выставленным на обозрение кармашком для яиц.

И тем более не хотел думать, представлять как это может в будущем тереться об Аню. Мне проще было сводить её в ресторан или на концерт симфонического оркестра, где мы посмеивались над вечно спящим Лехой и его очередной, недовольной парным свиданием, пассией.