Алексан Аракелян: О времени и о нас. Салют пионервожатой

Она отрицательно помотала головой.

– Тогда я вызову скорую, – сказал я. – Не беспокойтесь, я останусь с вами.

Сергей, мой напарник, зашел в комнату и показал на часы. Я позвонил в скорую.

– Ты останешься здесь?

– Да, – сказал я. – Мне так даже лучше. Я устал спать один в своей квартире. От этого тоже устаёшь.

– Кстати, о нашем прежнем разговоре… Лучше всего, – сказал Сергей, – купить резиновую лодку.

– Я подумаю, на прощанье ответил я.

Мы уже говорили о том, что будет там, «на воле», где мы останемся один на один со своим одиночеством, что будем делать, чем его заполнять.

Приехала скорая. Я сказал, что женщина – моя родственница, и ей стало плохо. Врач посмотрел на меня с подозрением. Я вышел из комнаты, а через несколько минут появился и он. По его заключению, женщину насиловало человек восемь, и мне следует сообщить об этом в милицию.

– Она не хочет сообщать в милицию.

Врач повторил:

– Вам необходимо это сделать.

У меня с собой было немного денег, я дал их ему. Он кивнул.

– Я не сообщу в милицию, – сказал он. – Сейчас ей нужна ванная и сон. Внутренних повреждений нет. Я сделал укол успокоительного.

Я наполнил ванную, потом взял женщину на руки и опустил ее туда. Чуть позже достал ее, вытер и уложил в постель. Только позже, когда она уснула, я устроился на диване. Положил рядом сигареты, осмотрел комнату, и мне стало душно. Стены были увешаны старыми фотографиями в одинаковых рамках. На них были только лица. Светлые лица детей и родителей.

«Какие лица! – думал я, – неужели это было?.. Такие лица, чистые… Лица веры. Лица надежды и радости, а вот – малышка около флага, наверно, она, – удивился я. – Маленького роста, с пионерским приветом у флага молодости. – Неужели это было? – снова подумал я. – Сейчас в деревнях мало людей, и никто не смеется, и никто не едет в Артек, но даже если бы поехали, – у них не будет таких лиц. Построить для себя дом – это одно. Построить свою страну – другое. А здесь на меня смотрели лица строителей мечты». Я лег и подумал о будущей лодке и тишине.

Я вышел на кухню, закурил сигарету и налил себе кофе. В то удивительное время у меня родилась дочь, и мне хотелось домой, чтобы отвести ее на какой-нибудь праздник. Мы оба с женой были заняты только ею, говорили только о ней, и не думали, что рано или поздно дочь уйдет от нас, дети должны уходить. Когда же она ушла, у меня появилось время, странное время, о котором я раньше не знал.

Жена уехала к дочери, так как та писала, что они с мужем ничего не успевают и у них не хватает денег на няню. Она не писала «приезжай», потому что была сильной девочкой. Но жена тоже была матерью и услышала стоны о помощи.

Нина там уже больше года. Сначала звонила каждый день, а потом реже и реже. Мы могли говорить ни о чем, но всегда были вместе. Давно уже вместе, были одним целым, или тем, что уже невозможно разделить…

Он лег на диван и положил рядом с собой пепельницу, глаза слипались. Успел подумать, что в комнате не курят, но уже не мог без сигарет, и уснул. Он встал рано. Еще не было восьми. Спал в одежде и в ботинках. Такое часто с ним случалось в последнее время. Время одиночества, пока не появилась мысль, что надо переехать в деревню и купить лодку. Он вышел на кухню, чтобы поставить кофе, и с первым глотком дыма вспомнил, что находится не дома. Налил две чашки, докурил сигарету и направился в комнату, где лежала женщина.

Она еще спала, опухлость лица уменьшилась, но глаза еще были закрыты синими мешками, вздувшиеся губы придавали облику выражение какой-то обиженности, как у ребенка. Он поставил рядом кофе. Нужно было дождаться, чтобы он остыл, потому что так она не может пить – будет больно. Он вышел из комнаты закурил сигарету и взял телефон. Надо позвонить Сергею, сказать, что он еще здесь и пока еще тут останется. Никуда идти не хотелось, к тому же, было все равно, где оставаться. Он позвонил.

– Да, я понял, – сказал Сергей, – я вечером зайду. Да, лодку надо большую, чтобы уходить на весь день.

– Хорошо согласился я. Я об этом подумаю.

Он обернулся и увидел ее у двери, в старом махровом синем халате, смотрящуюся в зеркало. Улыбнулся.

– Страшно? – спросила она.

– Нет, – ответил он, – скорее нереально, как из кино, цветного, о жертвах бомбардировок во Вьетнаме…

– Это были дети, я не успела ничего понять, кроме того, что это были дети…

– Может, мне начать расследование?

– Нет. Это бесполезно, потому что мы все не из этого времени. Ничего не может поменяться, даже если их найдут. Мое время осталось здесь, – она показала на фото. – Я была пионервожатой, и мы учили детей быть героями. В этом все дело: девушки должны были встречаться с героями, а мужчины должны были ими стать, чтобы добиться любви девушек. Это было «серое» время: мы учили их быть героями, но сами не понимали, что «серыми» красками нельзя нарисовать героев. Потому-то они и остались только в мечтах.