Эрик Бутаков - Выруба

— Когда я был молодым, я тоже был в наряде по столовой. Жирные тарелки пидарасил в темноте — дембеля отключили свет для профилактики, чтобы посмеяться, как мы справимся. Ничего — мы справились. Но всё равно огреблись — тоже для профилактики. И вряд ли кто мог меня тогда понять, что я быстро разберусь в службе — молодые все на одно лицо — пушечное мясо. Вон, батальон пригнали — кто из них кто? Вова Перов — да и то, только потому, что на нем сержантские погоны. А ведь там наверняка есть парни, которые покруче его будут, просто ещё молодые, и мы их не различаем — надобности нету.

— Через полгода ты поймешь, кто там круче Вовы.

— Не сомневаюсь. Знаешь, почему я здесь с тобой?

— Почему?

— Потому что я ни разу не видел, как ты бьешь молодых. Драться нам с тобой приходилось, помнишь — с чурками из стройбата? Но молодых я не видел, как ты пиздишь.

— А я их и не пизжу. Я им словами всё объясняю. Ты сам-то хоть раз кого-нибудь бил?

— У меня ещё всё впереди — ещё полгода. Наверняка кого-нибудь уебу.

— Не обольщайся. Бьют — на котловской. Деды, если это деды, а ни Чавы, которых долбили всю службу, а потом они отвязываются на пацанах, никого не трогают — незачем. Всё на словах объяснить можно — люди понимают, а кто не понимает — есть котлы — ты им только скажи, они загрызут.

— Ты хоть раз котлов на кого-нибудь уськал?

— А на кого мне их было уськать? На тебя что ли? Или на Шайбу? Или на Мамонта? Вы и так всё понимали — хули уськать — не поняли бы, я бы сам вам по тыкве дал — сразу бы всё поняли.

— Во-во! Расскажи мне, классно быть дембелем?

— Как я тебе расскажу? Дослужишь — сам поймешь. Я что-то замерз — пошли в казарму. Буди Мамонта — опять спит слоник.

Шайба столкнул ногой Мамонта со скамейки на скрипучий песок, на что тот отреагировал по-своему:

— Такое ощущение, что здесь кому-то зубы жмут.

— Пошли домой, слоник, — сказал Шайба. — А то ты своим храпом всю дивизию разбудишь.

— Всю дивизию я раз буду! — парировал Мамонт, отряхнулся, показал Шайбе кулак, и все пошли в казарму.

Вова Перов уже проветрил в каптерке, налил, и ждал ребят, трынькая на гитаре. Когда все пришли и выпили, Вова задал Акиму, мучающий его вопрос:

— Аким, я не понял, как тебя Утаганов выпустил?

— Чего ты не понял, котелок? — спросил Леха Павлов.

— Я не понял, почему Утаганов, если, как говорит Аким, его заметил, то выпустил?

— Расскажи Аким, кто такой для тебя капитан Утаганов, — попросил Лёха. — А ты слушай, балбес, и мотай на ус — может, пригодится. Посмотри на его погоны — заслужишь такие же через полгода? Если не уверен — тогда слушай, — посоветовал Лёха Перову.

Аким затянулся.

— Весёлая была история, Вова. Сколько я тогда отслужил? — неделю, наверное. Нет — дней десять — где-то так. Уже писарем был. И вот утром как-то капитан Калачников говорит:

— Если я тебя в командировочку отправлю на пару дней домой, сможешь привести ватман, бумагу для машинки, кальку и всего такого?

— Смогу, — отвечаю я, и ушам своим не верю.

— Но предупреждаю, солдат, — вернуться нужно точно в срок. Заболел там, с мамой плохо — это не пройдет. Подведешь — больше в отпуск ни разу не поедешь. Понятно?

— Так точно.

— Ну, вот и договорились.

И дает мне командировочное — до двадцать четвертого мая. А сегодня — двадцать первое. А мне ещё работу нужно доделать. Я спрашиваю:

— А эту работу мне потом доделать?

— Нет, — говорит, — как доделаешь — так и домой. Не успеешь — считай, съездил.

А работы там дня на три, если по нормальному — «простынь» во весь пол, и всё это нужно написать в туши и мелким шрифтом. Что делать? Делать нечего — понял. И я взялся за работу. Не знаю, как, но к ночи я все сделал. Всё! Осталось дождаться утра — и на поезд. Домой.

Уставший, весь в туши, прихожу в казарму часов в одиннадцать — двенадцать. А там шалман — котлы гуляют. Что-то там отмечают. Вся казарма на ушах. Я, пытаясь не привлекать внимания, пробираюсь в расположение своей роты, показываю Лехе командировочное и говорю, что завтра домой.

— Отлично! — отвечает пьяный Лёха. — С тебя причитается.

— Согласен — привезу.

— Нет, не привезу — сегодня надо выставиться.

— А где взять-то ночью?

— Думай, солдат.

Вот те раз? Думай! Думай — не думай — взять негде. Хожу, гоняю. Смотрю, батальон гонца снаряжает в самоволку за выпивкой. Я подхожу к Заларинскому и говорю:

— Николай, я денег дам — пусть твой парень мне тоже пузырь возьмет.

— Чё, совсем охуел, маланец? — спрашивает меня Коля. — Мужики! — Обращается он к пьяной толпе котлов своего батальона. — В Роте Связи молодые совсем обурели — целый Котел Советской Армии идет за бухлом, а молодые Роты Связи ему задания дают водяры купить!