Эрик Бутаков - Выруба

Обустроив бивак, Ерёма, уже в полной темноте сложил пока маленький костер под одним из бревен и чиркнул спичкой. Чирк… и отпрыгнула тьма! И стало спокойнее, — веселей, что ли? Затрещал огонек, полез вверх по тонким прутикам, всё больше и больше разгораясь. Ерема добавил хворостин — и вот, уже костер настоящий. Ещё хворостин — совсем хорошо. И тепло. Лицо чувствует жар. Из носа потекло — отогрелся. Ерёма высморкался, присел на рюкзак и тяжело выдохнул — ну, вроде всё. Сделал всё, что мог. Теперь бы дождаться утра.

Лес скрылся за приделами света. Там осталась ночь. А здесь, у костра, только Ерёма, его «блиндаж», да ствол соседней сосны, чьи корявые ветки в отблесках огня трясутся над головой, как руки старух-шаманок на празднике ведьм — противно и неприятно! Вверх лучше и не смотреть. Где котелок. Сейчас сварганим чай, и всё будет «Олу-ридэ!»

Пока машина с уставшими охотниками возвращалась обратно в деревню, Витя всё ныл и ныл, донимая Валентина. Последний загон был тоже пустой. Да и не загон это, в общем-то, был — никто не верил, что ещё раз поднимут зверя, и шли абы как, лишь бы время не терять, и чтобы капитан не орал. К тому же Витя опять простоял на крайнем номере, а Валя, пока шел среди загонщиков несколько раз глотнул из своей потаенной фляжки и к номерам пришел уже порядком оглоушенный. Это ещё больше разозлило Витю, который тоже сейчас бы взял и напился! Поэтому он и ныл. Валя, пока не кончилась фляжка, молчал. А когда молчать устал, он серьезно сказал Виктору:

— Ещё что-нибудь вякнешь — я тебе башку проломлю.

Валентин — высокий, всё ещё здоровый и, когда-то в молодости, перспективный летчик, мог долго терпеть. Но если его терпение кончалось — остановить его было невозможно. Вичик это знал и потому заткнулся. Все это знали — поэтому до Добролета доехали молча. А уже там, в Домашнем тепле и уюте, все решили, что с кем не бывает. Конечно, зря Валька на номера побежал, но и Вичик же промахнулся — так хули мужику нервы портить — «всяко бывает!» И Валя спокойно поел, крепко выпил и, не раздеваясь, завалился на нары.

Валентин Викторович Микумин был бобылём. Вот уже четыре года. Как только его «списали» из ВВС, он запил. Крепко запил. И от него ушла жена. Собралась, плюнула на всё и ушла. Полгода Валентин бродил по квартире, как приведение, нигде не работал, грустил и названивал ей, уговаривая вернуться. Но не уговорил. Детей им Бог не дал, поэтому развелись быстро, без волокиты. Зима, наступившая в душе и в природе, длилась бесконечно долго, была запойной, безденежной, со случайными связями и посещением ломбарда, откуда вещи больше не выкупались, но и она, в конце концов, прошла. А весной к нему в квартиру прилетела оса и свила гнездо на потолке в спальне. От нечего делать, весь процесс строительства гнезда Валя заснял на фотопленку, каждые три часа забираясь на табурет. (Фотоаппарат — это то немногое, что он в ломбард не сдал, как и своё ружьё.) Оса предупредительно жужжала, но не трогала Валентина. Он её тоже не выгонял. Более того, пока она жила в его квартире, в его «спальню» ни один комар не рискнул залететь, хотя форточка не закрывалась. Оса, когда ей угодно, вылетала за окно, обдирала на соседних балконах бумагу и возвращалась строить дом. Они нормально ладили, и Валя, вдруг, стал её различать среди других ос, если те — другие, случайно залетали, пока её не было дома. Как он их отличал — не понятно, но он почему-то точно знал, что это не его оса залетела. И когда «Его» возвращалась — других ос как, ветром сдувало. Ему всё это было интересно — он смотрел и анализировал. А что ему было делать? Валентин валялся на кровати, наблюдал за работой осы у него над головой на потолке, и размышлял лишь о том, что будет, когда вылупится рой. А рой вот-вот должен был вылупиться. Ну, пусть не рой, но штук десть осинок — точно. В отверстие было видно, как они одновременно дышат. Как в кино про «Чужого». Одновременно задницы вверх, потом задницы вниз. Штук десять точно было. Но рой не вылупился — этого не случилось.

Однажды, сидя в большой комнате, Валя услышал шлепок об пол и нервное жужжание «его подружки». Он её уже так называл. Друзья говорили, что все нормальные люди заводят кошек или собак, а Микумин завел себе осу. Экзотика, так сказать, — ручная оса. Так вот, Валентин заходит в спальню, и видит: на полу валяются разбитые соты и куколки изгибаются на старом линолеуме, те, которые не разбились при падении. А она бедная, ползает вокруг них, жужжит и не знает, что делать. Видимо тяжелые стали соты и не выдержал тонкий «стебелёк» на котором они держались — поэтому и оборвались. Ну и что делать? Он же не сможет приклеить всё обратно. А она начинает на него злиться и нападать. Тогда он берет полотенце, и выгонят её через балкон на улицу, то есть на другую сторону дома (балкон у него выходит на другую сторону), и закрывает форточку. Берет веник, совок, собирает «малышей» и, да простят его осиные боги, выбрасывает всё в унитаз и смывает. Оса бьется в форточку (уже облетела дом). Он открывает, она бросается к гнезду, потом на пол (видимо ещё остался запах), потом недоуменно летает, ищет, ползает по стене и снова начинает на него нападать. Ну, это уже перебор! Он выгоняет её за окно, закрываю фортку, она еще некоторое время пытается достучаться, но он не открывает, и она улетает. Всё! После этого уже, стоит открыть форточку, появляются дома мухи, комары, мотыльки и всякая другая мерзость. Гнездо до сих пор висит одиноко на его потолке и служит украшением и поводом для воспоминаний.