Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

— А что такое Мандархан?

— Бухта такая. Там вода теплая и мелкая, почти полкилометра, и всё по пояс. Туда с детьми ездить хорошо: дети купаются, следить не надо — не утонут. Короче, там один мужик рассказывал, что во времена перестройки приехали к ним в деревню гопники. А деревня их на берегу стоит, не далеко от Мандархана — МРС называется (Маломорская ремонтная станция, кажется, переводится — не помню точно, но не в этом суть). Тогда модно было в рэкетиров играть, типа, данью обложить магазин и потом приходить сливки снимать. И приехали из города эти балбесы (вот уж кто настоящие балбесы) в МРС местный магазин данью обкладывать. А в магазине том работала женщина одна, её муж был самый, наверное, известный бандюган во всей округе. У него несколько ходок и все по сто второй — как драка, он силы не рассчитает, и — жмур. Здоровый, говорят, такой был, всё ему было по барабану. Как-то, говорят, даже Пьеха приехала отдыхать, так он пригнал на своей моторке, забрал её и увез куда-то на острова. Потом привез. Она довольна была. Ну, ладно, это, наверное, миф. А вот то, что мужик рассказывал — на правду похоже. Короче, этот её муж узнал, что приехали гопники, пришел, тут же в магазине отметелил всех по первое число, потом погрузил их на свою моторку, вывез на середину пролива и говорит:

— Или забыли про мой магазин, или сейчас всех утоплю — концов не найдут.

Те, естественно, напугались, обещали, что больше не приедут.

Он привез их на берег. Еще, говорят, маленько побил и отпустил. С тех пор в МРС дорогу жулики забыли.

— А почему трупы-то не вплывают? Я не поняла.

— Говорю же, вода холодная. Трупы, почему всплывают? Человек утонул, а в нутрии него ещё жизнь продолжается, бактерии всякие там живут. А раз живут, значит, газы выделяют. Труп распухает, надувается и всплывает. А в Байкале вода холодная, бактерии, видимо, моментально замерзают и не шараборятся, не выпускают свои газы — тело моментально опускается на дно. Ну, а там уже бокоплавы с вилками его поджидают. Хоп — и всё! Только пряжка от ремня осталась и пара пуговиц от прорехи. Ясно?

— Страшно.

— Ещё бы!

— Не рассказывай мне больше такие ужасы — я спать ночью не буду.

— Да какие это ужасы? Смысл этого рассказа в том, что вода — живой организм. Как и любой другой организм, вода — живой. Согласна?

— Согласна, согласна.

— Нет, я вижу, ты не согласна! — Архип присел рядом и закурил. — Хочешь, малыш, расскажу, что я думаю по этому поводу?

«Сейчас начнет сочинять», — поняла Юлька и запрокинула голову вверх, подставив шею и плечи под солнце — пусть загорают, закрыв глаза, ответила:

— Ну, давай-давай, расскажи мне про воду.

— Тебе хочется знать?

— Всё равно делать-то нечего, рассказывай.

— Точно?

— Точно, точно. Рассказывай. Ты же что-то там опять навыдумывал.

— Хорошо. Тогда слушай. Только, серьезно — серьезно рассказать тебе хочу свои наблюдения.

— Хорошо. Я — серьёзно. Рассказывай.

Пару секунд Архип думал с чего начать и начал с вопроса.

— Ты знаешь, что человек на восемьдесят, кажется, процентов состоит из воды?

— Да, чего-то слышала, — Юлька и не подумал открыть глаза.

— Может, на девяносто. Или семьдесят. Не помню. Не важно. Главное, что много — большая часть организма — вода.

— Ну, и что?

— И то. Как бы тебе понятно объяснить? Вот, смотри, — Архип привстал, — мы думаем, что это мы живем. Ага — как бы ни так!

— Что, как бы ни так? — Юлька открыла глаза.

Архип уже начал ходить взад-вперед перед ней, читая свою «лекцию». Как попугай. На его лице было видно, что он пытается подобрать слова, чтобы ей понятно объяснить. Доктор-лектор, вашу маму!

— Да, конечно, — продолжал он. — Мы, вроде, сами живем, работаем, суетимся, ругаемся, грустим, веселимся, строим планы… Всё это так, конечно, но есть одна маленькая деталь. Совсем незаметная, о ней до поры и не думаешь, пока не приспичит. Это то, что мы состоим из миллионов клеток, клеточек, которые, тоже живут, и живут, чтоб им не ладно (точнее, чтобы ладно) было, сами по себе, не зависимо от нас, от наших желаний, внутри нас. Живут, живут, развиваются. Сходятся, делятся, умножаются, отмирают, рождаются снова, снова живут. А мы, ни сном, ни духом про них, про их жизнь. Наше тело, моё тело — это даже не оболочка, это, скорее, самостоятельный организм, который живет параллельно мне, и ему, честно говоря, на меня-то плевать. Я, кое-как, могу им, конечно, ещё управлять: захотел — руку поднял, захотел — присел, захотел — побежал. Но и это хотенье и способность со временем мне не удастся, если постарею. Пока молодой, и клетки моего организма ещё молодые, они готовы выполнять мои повеления, да и то не все. Я же не могу стать чемпионом мира по плаванию, скажем, Мне их натренировать надо, заставить подчиняться мне. А они этого сами не хотят. Хотят, чтобы я попотел, заставляя их слушаться. Да и то, мне, скорее всего, это не удастся, если они более хилые, чем у какого-нибудь парня из Австралии, допустим. Вот и получается, что я управляю только теми клетками, которые меня ещё слушаются и которые способны хоть что-то выполнять.