Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

— Да он же не спит, — шептала пьяная Маришка.

— Какой там — не спит? — говорил ей тихо Ткач. — Рубанулся. Пацан же ещё. Проблевался и вырубился. Давай — ложимся.

— Он не спит! — не унималась она.

— Блядь, — выругался Ткач. — Ну, значит, сейчас поднимем, если не спит.

И подошел к моей кровати.

— Слышь, братан, хорош косить! Подъем! — громко сказал он.

Я сразу и не понял — серьезно он или так. Голос жесткий, вроде не шутит. Но решил лежать до последнего, как он сам говорил. Захочет — вынесет. Может, дуркует просто? Лежу — молчу, типа, сплю.

— Ты чё, не понял?! — ещё более грозно произнес Ткач и потряс меня за плечо.

Я молчу.

— Я же говорю, что спит, — повернулся он к Маришке. — Пусть спит — молодой ещё, куда его денешь? Уйдет — нарвется где-нибудь — отвечай за него.

Это почти убедило Маришку, она ещё немного повыгибалась и стала раздеваться. Я облегченно перевел дух. Но свет из окна был паршивый — почти ничего не видно. Зато слышно хорошо.

Она что-то там мела про то, как попала в какую-то плохую компанию, где её взяли силой. Ткач понимающе хмыкал и продолжал не останавливаясь. Она допытывалась, любит ли он её. Женька говорил, что, конечно, любит, непонятно, что ли? Она даже всплакнула по ходу. Но потом перестала прикидываться и полностью отдалась удовольствиям, предварительно попросив: «Только в меня не кончай».

За сигаретами она пошла, к сожалению, обмотавшись простынёю. Я так ничего толком и не увидел. Потом я уснул.

Утром за столом все сидели уже, как семейные пары. Никто не прикидывался — всем и без того ясно, кто кем стал. Бабы, похоже, даже рады были — быстро все готовили, подносили, убирали, весело смеялись. Подружились меж собой. Парни вальяжно, с чувством выполненного долга сидели за столом. Ткач спросил у меня:

— Как спалось?

— Ништяк, — ответил я.

И он понял, что всё хорошо.

— На природе, братишка, всегда хорошо спится, — подтвердил он.

И, обращаясь к Маринке, добавил:

— Я правильно говорю, Мариш?

— Правильно, — подтвердила она.

А он, уже глядя на всех, заключил:

— Причем — три раза! — и улыбнулся своей лучезарной улыбкой.

Все засмеялись. Девчонки потупили взоры.

Жизнь шла своим чередом: тренировки, учёба, природа, свидания… И ещё, плюс ко всему, у меня появилась броневая защита от всех неприятностей — Женька Ткачук. За ним было спокойно — как за каменной стеной. Постепенно я познакомил его со своими друзьями, которых он и так мало-мало знал как одноклассников своей сестры, но тут уже был другой уровень отношений. Так что, можно считать, у всей нашей команды была броневая защита, в случае чего.

Начались вынужденные посещения тюрьмы. Передачи — гнусное дело. С ночи приходится занимать очередь, чтобы успеть передать. Маленькое помещение, полное народу, какие-то заполнения каких-то бумаг, толкотня, вонь, слезы, перегар. Примут — не примут посылку? Что можно? Что не положено? Сколько килограммов? И всякая подобная хренотеть для непосвященных. Нервы, потеря времени, холод, грязь и опять перегар.

На первом свидании мать ревела в телефонную трубку, глядя на меня через стекло.

— Ну, как ты, сыночка? — всё спрашивала она.

— Нормально, мам. Не переживай. Ты как?

— Да у меня все нормально. Тетя Галя как?

Тетя Галя — это её сестра, у которой я жил.

— Тетя Галя нормально. Привет тебе передает.

— Как Анюта?

— Нормально. Я её в школу на первый звонок сам водил.

— А Большой чего? Не пошел, что ли?

— Он работал. Да и на фиг он нужен — я её сам увел. Всё нормально, мам.

Мать ещё больше ревела.

— Ой, деточки, оставила я вас без матери. Как же вы будете?

— Да не плачь ты — всё нормально будет. Ты давай, главное, сама выбирайся. Мож чем помочь, куда сходить надо?

— Я потом тебе всё напишу…

Ну, и так далее….

Потом, действительно, пришел человек, весточку, как говорил Шарапов, притаранил. В письме было много чего и главное подпись: «Я мама». Если другая была бы — значит подстава.

Десять месяцев её мурыжили в тюрьме. Те, за кого она попала, подкидывали мне денег на житиё-бытиё, на передачи, на карманные расходы. Однажды пришлось посетить тюрьму ночью. Приехал, постучал в ворота, открылась кормушка, я сунул туда две бутылки водки, ворота открылись, и я прошел в тюрьму. Меня провели в одиночную камеру и сказали: «Жди». Я долго ждал в прокуренной, кислой одиночке с пакетами дачки, но потом привели мать, и мы с ней обнялись. Она опять залилась слезами. Что да как? — Всё нормально. Потом она успокоилась, и я получил необходимые инструкции. Под утро меня вывели из ворот, и началась уже совсем другая жизнь.