Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Красные охранники, изнурённые дневным бдением, расслаблялись за игрой в карты. Они даже не обратили внимания на одинокого всадника, неспешно двигавшегося по мосту и пристально смотрящего в степную даль противоположного берега.

Возле самой фермы Якши-бея, в тени деревьев, я остановился и выслал мальчишку вперёд, дабы тот разведал обстановку. Ждать его пришлось довольно долго. Наконец парень вернулся, но был чем-то крайне напуган. Оказалось, что Якши-бей слёг от болезни, а во дворе расположился кавалерийский отряд красноармейцев, занимавшихся добычей фуража. Оставаться здесь было крайне опасно, и нам пришлось ещё дальше продвинуться в степь, где была расположена ферма другого богатого киргиза, друга Акбара.

Тем временем настала ночь, необычайно жаркая и душная; вскоре непрерывное сверкание молний возвестило приближение жестокой бури. К счастью, киргиз встретил меня самым дружественным образом. Я, представившись землемером, работавшим в степи и застигнутым грозой, попросил у него пристанища на ночь. Мне устроили ложе под навесом, открытым в степь, где гроза набирала свою силу. Горизонт непрерывно озарялся вспышками молний, гром сотрясал небо.

Бури в Туркестане весною не редкость, но обычно они бывают непродолжительными. Впрочем, мне было отнюдь не до погоды, рассудок был занят другими насущными заботами: как теперь быть, куда податься? Ведь положение моё было самым незавидным: местность открытая, красная охранка и комиссары повсюду, денег почти не осталось, средств передвижения нет. Весь мой житейский багаж, столь незначительный, но необходимый, помещался в паре курджумов , т. е. седельных вьюков, но они остались в доме Акбара. Под шум не прекращающейся бури, терзаемый внутренним беспокойством, я почти не спал в ту ночь.

Первое, что услышал я ранним утром, был голос какого-то неизвестного, вопрошавшего хозяина, что за гость пребывает в его доме. «Это землемер, работал здесь в степи поблизости», – таков был ответ. Затем последовала тишина. Потом кто-то громко стал читать Коран, и я обратил внимание, что арабские слова произносятся со странным акцентом. Чтец явно не был из местных жителей. Это длилось долго и, как я понял, было молитвой о выздоровлении больного.

Я прикинулся спящим и ждал, когда мулла закончит своё дело и удалится. И только когда воцарилась полная тишина, отважился встать, дабы оценить обстановку. Поблизости ни души. Вдаль простиралась холмистая долина, поля клевера и зерновых, местные фермы, разбросанные тут и там, обрамлённые пирамидальными тополями.

Усадьба хозяина являла собой двор с несколькими невзрачными жилищами и широким навесом на отшибе, открытым настежь во все стороны света. Киргизы привычны к степному простору и даже когда приспособились к оседлости, остались привержены старым обычаям кочевников и потому ставят свои жилища на местах открытых.

Хозяин угостил меня лепёшкой и молоком, стал расспрашивать, где жил я и работал раньше и тому подобное. Я объяснил, что и раньше занимался здесь землемерными работами.

«А, ну как же! Помню, помню. Я же готовил для тебя самовар!»

Вот тут-то вспомнил его и я. Лет пять назад он и ещё трое арендовали у меня земельные участки для выращивания хлопка. Это было весьма кстати, что отросшая борода сильно изменила мою внешность. Но, несмотря на это, вряд ли я мог надеяться, что останусь неузнанным: киргизы обладают удивительной памятью на лица и часто способны распознать человека, которого видели хотя бы однажды много лет назад.

День был чудесный, яркий, солнечный. Всё вокруг зеленело; даже крыши домов покрылись травой, испещрённой алыми цветками мака. После моего долгого заточения, каким наслаждением было вновь ощутить свободу движения, растянуться на траве возле арыка, вдохнуть аромат чистейшего воздуха, словом, упиваться полным блаженством бытия на лоне цветущей природы. Однако радостные ощущения мои исподволь омрачены были неизбывным чувством тревоги, ощущением крайней опасности положения, неопределённостью самого ближайшего моего будущего.

Около полудня, когда сидя на берегу арыка, размышлял я над разными вариантами действий – как, куда и какими путями идти – подошёл вдруг ко мне смуглый мужчина с орлиным носом, одетый как сарт, но с феской на голове. «Я мулла, – представился он, – читаю молитвы о выздоровлении маленького сына хозяина дома сего; он болен давно, но теперь ему значительно лучше. Я не сарт, я араб. Был взят в плен, вместе со многими другими, генералом Юденичем (38) во время захвата Эрзурума. Меня выслали в Сибирь, там очень холодно, но мне удалось бежать в Туркестан через киргизскую степь. Большевики меня поймали и отправили на фронт воевать с генералом Дутовым, но я бежал и оттуда. И вот, как видишь, скитаюсь среди сартов и киргизов. Меня чтят за учёность и спиритические способности, принимают охотно и платят за молитвы. Вижу, и тебе худо, как всем людям образованным и порядочным. Уйдём в горы вдвоём; вдали от опасности, среди киргизов, найдём и пищу и кров».