Максим Привезенцев - Дихроя. Дневники тибетских странствий [litres самиздат]

«Хотя в Петербурге, конечно же, будет еще больше суеты… все книги, что я привезу, мне же придется и обрабатывать совместно с Савельевым и другими сотрудниками Академии наук…»

Кроме возчиков, яков и паломников со слугами был в караване еще один немаловажный путешественник – собака, огромная, белая и очень красивая. Кроме перечисленных достоинств было у нее еще одно, гораздо важнее прочих – днем тихая, мирная и дружелюбная, с наступлением вечера она менялась до неузнаваемости: всю ночь напролет наматывала круги вокруг лагеря и начинала громко лаять, едва заслышав вблизи какой-то шум или увидев человека. Да, порой она принимала за чужаков кого-то из каравана, но все равно ни единого разу не поднимала вой на пустом месте.

«Возможно, будь у нас такая собака в прошлый раз, те разбойники не смогли бы застать нас врасплох…» – подумал Цыбиков, наблюдая за тем, как их верный сторож, виляя хвостом, неторопливо бредет рядом с мохнатым черным яком, везущим тюки с книгами.

Гомбожаб снова вспомнил ту злополучную ночь, когда погиб предводитель их каравана. Сколько всего людей пало от сабель грабителей, Цыбиков за без малого полтора года успел забыть, но сама обстановка – тела в неестественных позах, стоны раненых, кровь, хлюпающая под подошвами сапог, – врезались в память, как кажется, навсегда. И пусть эмоции остыли, но одна мысль о событиях того дня снова будила отголоски тогдашнего страха.

На сорок первый день пути, когда осень уже начала настойчиво вступать в свои права, раскрашивая листву и траву на склонах в желтые цвета, возникла проблема с яками. Точнее, проблем хватало и прежде – порой, когда их приходилось гнать гуртом, они постоянно теснились друг к другу, бодаясь и сбрасывая вьюки, – но теперь упертые животные наотрез отказались идти через перевал. Поскольку время было уже позднее, решили спуститься на равнину и переночевать там, а наутро уже заново попытаться покорить гору. Пока разбили палатки, пока привязали яков, солнце уже практически спряталось за горизонт.

Вскипятив в котелке воду, Цыбиков отправился в палатку, дабы приготовить отвар. Пока шел в палатку, успел порядком замерзнуть: ветер лютовал вовсю, вдобавок срывался мелкий дождь. В остальном же это был вполне привычный вечер: поставив на столик чашку, Гомбожаб зажег масляную лампу, уложил на колени «Сто ступеней на пути к блаженству» и сделал пометки в обоих дневниках. Сначала скупо, буквально в трех-четырех предложениях, описал минувший день в пути для официальной части, затем перевернул книгу и вписал между строк:

«Сегодняшним вечером Рэншэн сказал,

что после возвращения осядет в Угре и больше в Тибет не собирается. Три года подряд он совершал паломничества в Лхасу, сопровождая нанимавших

его путешественников, и это измотало его порядком. Денег многих Рэншэн не заработал, но скопил

кое-какую сумму, чтобы сделать предложение своей избраннице, Нарантуяа, и сыграть с ней свадьбу…»

Закончив с дневником, Цыбиков улегся спать, однако ближе к полуночи оказался разбужен громким лаем собаки.

«Кажется, это где-то рядом…» – сквозь сон подумал востоковед.

Вскоре к лаю добавились еще и голоса – судя по всему, это перекрикивались возчики.

«Что там происходит?»

Вдруг грянул выстрел. Цыбиков от неожиданности подскочил. Рука нырнула под подушку и сжала рукоять револьвера, лежавшего там.

«Опять напали… Или зверье какое-то дикое пугают?»

Тут выстрелили снова, и Цыбиков, перевернувшись на спину, направил ствол револьвера на выход из палатки. Снаружи доносились крики и выстрелы; видимо, сражение кипело совсем рядом. Держа револьвер наготове, востоковед представлял, как внутрь залетает разбойник с саблей… и падает, сраженный пулей, попавшей ему в грудь.

«Пока не победишь страх, никогда не достигнешь высшей объективности», – заметил голос.

«Только тебя сейчас не хватало…»

«Страх – сильнейшее из чувств, победить его сложнее, чем животную похоть. Но это – одна из важных ступеней. Ты должен понять главное: саблей можно убить не тонкое, а лишь грубое тело. Ты можешь защищать его, но без особого страха потерять. Если справишься, станешь еще ближе к главной цели».

Голос смолк. Цыбиков продолжил лежать с револьвером в руках, однако слова, брошенные его незримым собеседником, не шли из головы.

«Как можно не бояться совсем? Это же на уровне инстинктов… Но в этом, наверное, и заключается трудность пути к просветлению – подчинить тонкому телу толстое и не допускать обратного…»