Лариса Шкатула - Замуж не напасть [litres самиздат]

– Конечно-конечно, – сразу откликается он, – Но, может, завтра вечером мы куда-нибудь сходим?

– Давай в театр, – предлагает Евгения. – Я сто лет не была в оперетте.

Она оживляется, забыв, как только что умирала от усталости – видимо сообщение о её аморфности сильно преувеличено!

Подтверждение этому предположению она получает, едва переступив порог квартиры. Могучее средство общения – телефон – сразу взбадривает её своим настроением треньканьем.

Сама не зная, почему, она медлит брать трубку и недаром! Из неё вырывается насмешливый голос Толяна.

– Жека, привет! Счастлив сообщить: я – дома, в родном городе, у твоего подъезда… А что за мужик на вольве тебя подвозил? Новый ухажер? Лопухина, ты – страшная женщина! Я же замучаюсь отбиваться от твоих поклонников!

– Аристов, только попробуй его тронуть!

– Ого, неужели это так серьезно? Крутой мужик? Перспективный брак?

– Не твое дело!

– Не мое, – странно легко соглашается он. – Так я поднимаюсь?

– Нет! – выкрикивает она. – Я устала! Я тебе не открою!

– Ты что, боишься меня? Во-первых, я должен отдать тебе книгу. Во-вторых, ты кое-что мне должна. А в-третьих, как тебе нравиться во-вторых?

– Давай поговорим как-нибудь в другой раз!

– Почему – в другой? Я проехал полгорода , чтобы добраться до твоего дома. Ты в курсе, как подорожал бензин? И потом – я прождал тебя чуть ли не два часа! При этом, ни в чём тебя не упрекаю. Я поднимаюсь.

Он вешает трубку. Евгению охватывает злость: а почему она так задрожала? Кто такой Аристов? По дороге домой она мечтала, что придёт, примет душ – неужели кто-нибудь помешает ей это сделать?

Она оставляет дверь приоткрытой, а то и правда, приедет и станет в дверь колотить – не хватало ещё, чтобы соседи услышали! Небось, Аристов подумает, что она пошла мыться специально к его приходу. Ну и чёрт с ним! Пусть думает.

Она стоит под душем и слышит, как он, царапнув дверь, сообщает:

– Не возражаешь, если я телевизор включу? Сейчас "Новости спорта" показывают. Я хочу посмотреть, как наши с аргентинцами сыграли.

– Чувствуй себя как дома, – ехидно говорит она.

Халат Евгения не надевает, чтобы, как говориться, не создавать прецедента. Выходит к нему в джинсах и закрытой футболке.

Аристов в своих неизменных кожаных перчатках – неужели рукам не жарко, лето на дворе! – подавшись вперед, сидя смотрит телевизор.

– Есть будешь? – буднично спрашивает она.

– Куснул бы кого-нибудь!

– У меня есть плов. Могу предложить устрицы. Консервированные.

Он отрывается от телевизора и смотрит на неё долгим взглядом.

– Небось, и маслины есть?

– Есть, – говорит она спокойно.

– И крабы?

– И крабы.

Он рывком поднимается из кресла и выключает телевизор. Смотрит невидяще на погасший экран и спрашивает, не оборачиваясь:

– Я тебе неприятен?

– Ты – чужой.

– Чужой по духу?

– По паспорту!

– А этот… Алексей был не чужой?

– Алексей мог быть чужим. Он пришёл и ушёл, а с тобой я этого не хочу!

– Чего же ты хочешь?

– Всё. Или ничего, – выпаливает она и испуганно замолкает, не успев прикусить язык.

Он стремительно оборачивается и подходит к ней близко. И целует её долго. Нежно. И тихо говорит:

– Спасибо.

Потом отодвигает её от себя и идет к выходу, по пути сунув ноги в какие-то босоножки без пяток.

– Ну вот, больше ты мне ничего не должна!

Он выходит, осторожно прикрыв за собой дверь, и как Евгения не прислушивается, шума лифта она не слышит. Аристов спускается по лестнице. Она ещё какое-то время бродит без цели по комнате, но тут ей на глаза попадается записка, переданная с фруктами супругами Ткаченко: "Лопухина, ты не забыла? Мы все ещё твои друзья!"

Она некоторое время стоит столбняком, потом что-то перехватывает ей горло, и Евгения начинает рыдать. Она плачет долго, надрывно, горько и все повторяет кому-то: "За что? За что?" Незаметно засыпает и спит на диване, одетая, до самого утра.

Утром сама она говорит: "Хватит, поплакала, и будет!" поймав себя на моно-диалоге с внутренним голосом, думает:" Надо завести попугая и с ним разговаривать. Или сдать эту квартиру внаём и переехать к маме. Никита будет рядом."

Так ничего и не решив, она принимается за уборку, но тут приходит Маша.

А приходит она в черных очках, закрывающих пол-лица. Моет в ванной руки и садится за кухонный стол, наблюдая, как Евгения возится с уборкой. У Евгении в шкафу стоит банка хорошего растворимого кофе, но поскольку Маша предпочитает натуральный кофе растворимому, она решает позаботиться о себе самостоятельно; перевязывает перетершийся провод вилки изолентой, сыплет в кофемолку поджаренные зерна и смотрит сквозь прозрачную крышку, как та перетирает их в пыль. Всё, как в лучших домах Лондона и Ново-Титаровки!