Лариса Шкатула - Замуж не напасть [litres самиздат]

– Я не возражал бы против ста, но не буду наглеть. Начну с малого. С десяти.

– Толян, прошу тебя, будь серьезнее. Думаешь, я не знаю, сколько стоит такая работа, да ещё со своим материалом! Не одну сотню деревянных.

– Тебя не устраивает малая плата? Лопухина, ты меня замучаешь поцелуями… Ты дома одна?

– Нет, нас трое!

– Извращенка! В общем, завтра, в пять утра, я уезжаю в Швецию. Через неделю вернусь – поговорим.

– Толян, я тебя умоляю: назови сумму в рублях!

– Имей совесть, Женька, человеку вставать чуть свет, нужно поспасть перед дорогой, а ты пристаешь! Спокойной ночи!

Но трубку не вешает первым. Джентльмен! Ждет, когда её сначала повесит леди…

Глава шестая

Евгения принимает душ и укладывается в постель. Мощный фонарь на стройке вблизи дома бросает пригоршни света в окна её квартиры, и, проникая через плотные шторы, отбрасывает на стены причудливые тени. Спать не хочется. Видно, не только ей, потому что в одном из подъездов несмотря на позднее время продолжает гулеванить компания и певица – уменьшать громкость музыки они не пробуют – на весь дом сообщает: "Ты мне прямо скажи че те надо, че те надо, может, дам, че ты хошь, че ты хошь!"

Кажется, в последнее время дебилизм охватил всю страну подобно эпидемии. В песнях – дурь, в книгах – мат, в фильмах –или убийства или беспросветная чернуха. Если кому-то сейчас, как и ей, не по себе, то где найти успокоение?

Столько лет Евгения не оставалась наедине с самой собой, что даже теряется от собственной свободы – оказывается, думать можно не походя, между делом, а не спеша, с расстановкой. Всласть. И никто не помешает: ни храпом, ни замечанием невпопад.

Кто ты, Женя Лопухина? Кем стала? Чего добилась? Хотела же быть художником, но нет, в последний момент передумала, пошла на архитектурный, подкупило именно название – архитектор!

Вышла замуж за кого-то придуманного – того, кто бродит по свету…

Они поженились, и Аркадий больше не выезжал с партиями. Он как будто ждал Евгению, чтобы навсегда покончить с кочевой жизнью: сразу после свадьбы перешёл работать в управление. Так что, она была женой геолога, но спецификацию его работы познать не успела.

И после свадьбы не рисовала. Евгения думает так, и вдруг ощущает в пальцах забытый зуд; представляет себе лист бумаги, на который ложится мягкий акварельный рисунок: плоская крыша многоэтажного дома, на которой стоит девчонка-подросток. Ещё угловатая, нескладная. Она протягивает руку мальчишке, который чуть поодаль держит наготове белого голубя с мохнатыми лапками и хохолком на голове. Девчонка хочет метнуть его в небо…

Волосы у неё выбелены солнцем, а глаза светло-карие, с искорками…

На рисунке уже нет того, как девчонка азартно подпрыгивает на месте и неумело свистит.

Сегодня воскресенье, и Евгения решает повалятся в кровати. Конечно, надолго её не хватит. Привычка рано вставать так укоренилась в её сознании, что всякое послабление отражается на ней не лучшим образом: переспав она встает утомленная, разбитая и в форму её приводит лишь холодный душ.

Но пока ещё нет восьми, квартира покрашена и убрана, завтрак готовить никому не нужно, сама она обойдется и чашкой кофе… Только она успевает так подумать, как звонок в дверь поднимает её. Ну, почему в эту квартиру всегда звонят так рано?!

Оказывается, приехала любимая подруга Люба с мужем. Живёт она в станице, в пятидесяти километрах от города, но всегда заезжает к Евгении повидаться – они дружат с первого курса института, в котором учились в одной группе – получается почти девятнадцать лет. Люба работает в районной архитектуре. У селян сейчас строительный бум, так что архитектору всегда хватает работы.

В восемнадцать лет Люба дала клятву: никогда не жить в селе, никогда не выходить замуж за рабочего и никогда не строить собственный дом, а жить только в государственной квартире.

Все три зарока ей пришлось нарушить, что опять-таки свидетельствует о правоте древнего мудреца… Именно, никогда не давай зароков!

Подруга как всегда поднялась в квартиру, а мужа оставила в машине. Этакий современный Дон-Кихот в юбке с моторизированным Санчо Пансой. Наверняка он ей говорит:

– Иди одна, я вам буду только мешать. Лучше пока схожу в магазин…

Или что-нибудь ещё в таком роде. Не то, чтобы он недолюбливал Евгению. Они – хорошие друзья, но Саша привык оставаться в тени. Любящий, ненавязчивый муж. Чувствует себя вполне комфортно в атмосфере матриархата. Они любят друг друга? Или Люба просто позволяет себя любить? Иначе, откуда снисходительный тон, который нет-нет, да и проскользнет в её отношении к нему?