Дарья Истомина - Леди мэр

Лениво-снисходительный пиарщик Петровский тщательно чистит свою трубку ершиком. Ему просто скучно.

— Зюнечка, лапочка, а я к тебе, — говорит Зюньке Кристина.

— Подождите секунду, мадемуазель. Значит, ваша встреча с птичницами прошла удачно, Зиновий Семеныч?

— Даже хлопали… Вон… Цветы всучили… Некоторые плакали…

— Плакали?

— Ну, когда я им впилил про детскую беспризорность… По вашим параграфам…

— Слезы — это более чем хорошо! Что там у нас, Виктория? По последнему опросу…

— В принципе нам здесь больше нечего делать, Юлий Леонидыч. Можем паковать чемоданы. Финишную прямую они проскочат и без нас на инерции… накатом. По последним опросам, Басаргина возьмет максимум восемь процентов, этот… из порта… полтора… Остальное Зиновия Семеныча.

— С вас шампанское, Зиновий.

— Сбегать?

— Да не сейчас. На инаугурации.

— Чего тебе, Кысь?

— Тебя папа Степа попросил к нам домой подбросить… Чего-то там обсудить… Не знаю…

— Что это он на ночь глядя?

— Давай… Давай…

А я почти рядом.

Вся такая благоухающая и прекрасная. Почти трепещущая. Словно на первую свиданку заявилась. Хотя, возможно, она для меня станет и последней.

Сижу себе на бережку у моста, на днище старой «казанки», слушаю, как на пляжном радиостолбе Москва что-то талдычит про цены на баррель российской нефти.

Мне бы их заботы…

Кыся на своем скутере, на заднем сиденье которого сидит Зиновий, лихо скатывается с берега и тормозит прямо перед моим носом.

— Ты что, обалдела? — перепуганно дергается Зюнька. — Куда ты меня приперла? Меня же Ирка ждет… Я…

— Спасибо, Кысь. Теперь это мои дела.

Кристина, газанув, уносится прочь.

— Давно не виделись, Зюнь… — поднимаюсь я. — Да ты не обмочись. Я с миром.

— Чего тебе надо? Чего?! — Он пробует закурить, но роняет пачку. Я поднимаю ее, выдергиваю сигаретку, вставляю ее ему в зубы и чиркаю зажигалкой.

Зиновий крутит головой, озираясь, до него наконец доходит, что мы одни. Только далеко от нас по пляжу вдоль Волги ходит какая-то бабка и выискивает в песке пустые бутылки.

Он немного успокаивается.

Я разглядываю его — смешно, но сейчас он похож на пуганого белокурого пацаненка, которого застукали, когда он занимался под одеялом весьма приятным, но стыдным делом.

— Ну что, Зюня, сделал ты меня?

— Ну еще неизвестно… Как повернется…

— Сделаешь… Они сделают… И меня сделают… И тебя сделают… Когда-нибудь…

— Я не хотел, Лиза. Честное слово, не хотел.

— Уходи из города, Зиновий.

Он еще ничего не понимает:

— Как это — «уходи»? Зачем? Куда? Когда?

— А вот прямо сейчас. Сейчас от них не уйдешь — никогда не сможешь.

— Ты… ты с ума сошла, Лизавета.

— Совсем нет. Ну ты на себя-то посмотри. Какой, к чертовой матери, из тебя мэр? Ну кончится эта свистопляска, смоются твои пиарщики… И дальше что? Все как было?

— Слушай… Ты их просто не знаешь… — лихорадочно бормочет он. И все озирается: — Ты ничего тут не знаешь… Ты деда не знаешь… Он не прощает… Они же… они же просто убьют меня…

— Не трусь, Зюнька. Чтобы убить, тебя еще догнать надо.

Он задумывается. И это уже хорошо.

Я даже не ожидала, что он еще хоть немного умеет думать. Без них. Сам.

Глаза его подсвечиваются сумасшедшей надеждой:

— Слушай… а давай вместе, а? Ты же тоже можешь…

— Уже нет.

Теперь он хватается за малейший предлог. Как за соломинку.

— А Гришка? Гришка как же?

— А он с Кыськой каждый день катается. Вот она мне его и завезет. Думаю, в Плетенихе покуда его никто не достанет. За него не бойся. Что бы ни случилось, я его не оставлю.

— А… Ирка?

— А ты уверен, что он ей будет нужен? Без тебя? Я — нет.

— Не знаю… Как-то… Вот так… Как в омут! С головой… Нет… Нет… Ты за себя не бойся… Я тебя в обиду никому не дам… Они тебя не тронут… Никто не посмеет… Нет… И давай так, Лиза: я тебя не видел, а ты меня.

Конечно, это подлянка.

Запрещенный прием.

Но больше мне ничего не остается.

Я снимаю с него эту дурацкую шляпу, треплю по спутанным мягким волосам и засаживаю из главного калибра. В упор, расстрельно:

— Ты меня любишь, Зиновий?

Как я теперь знаю, часа три после нашего рандеву щеколдинская команда с примкнувшими к ним персонами ничего не ведала.

Но к часу ночи все пошло срабатывать.

В люксе помощница пиарщика Виктория готовила его к поездке в область, к Кочету, собирая в его кейс отчеты, заключения и прочую труху.

— Господи! Как мне обрыдло здесь все! У одной колорадский жук сожрал картошку, у другой не сожрал… Юлик, до Москвы рукой подать, третье тысячелетие на дворе, а у них и конь не валялся… Совершенная дикость! И высшее достижение цивилизации — городская баня, которую еще купцы для себя ставили. Рай для идиотов.