Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

– Ну как у вас? Что-нибудь подошло?

– Еще как, – ответила Симона, сжимая попу Норы и улыбаясь. – Нам все прекрасно подходит.

Вскоре Нора и Симона поняли, что Музей естественной истории – лучшее место, чтобы избавиться от Луизы. Как это часто бывает в Нью-Йорке, в толпе уединиться было проще, чем в двухкомнатной квартире Симоны. Луиза брала блокнот и устраивалась рисовать, а Нора и Симона говорили: «Ну, до скорого» – и скрывались в одном из множества слабо освещенных коридоров, пустых туалетов, затемненных мест у экранов. Они от и до изучили различные части тела, вызывавшие определенные ощущения, даже без раздевания. Поначалу они вели себя робко: быстрый палец тут, касание языка там, – но быстро выяснили, где можно быть посмелее, как ловко обойти пуговицы, пояс, крючки лифчика, оставаясь в одежде. В туалете Зала беспозвоночных Симона впервые довела Нору до оргазма, даже не сдвинув с места фиолетовые стринги, которые Нора тайком купила и спрятала в рюкзаке как раз с этой целью. Когда Нора впервые взяла в рот грудь Симоны в конце пустынного коридора с кабинетами, закрытыми на выходные, их едва не застукала заблудившаяся мать с двумя маленькими детьми, искавшая туалет. Симона поспешно одернула футболку, когда они услышали, как дети бегут по коридору, а мать орет им в спину: «Не трогайте стены, народ. Руки держать при себе!», – и они едва не рухнули в истерике. Сидя в пустом последнем ряду в IMAX (после ни одна не могла вспомнить, о чем был фильм), Нора спустила колготки Симоны до колен и скользнула пальцами в ее трусы, а потом в Симону, теплую и мокрую.

– Скажи, чего ты хочешь, – прошептала на мгновение осмелевшая Нора, у которой кружилась голова.

Симона совершенно замерла и тихо сказала Норе на ухо:

– Чтобы ты меня языком.

Когда они позднее встретились, Луиза нахмурилась, взглянув на Нору, и спросила:

– Чем вы там занимались?

– В смысле? – у Норы обмякли руки и зазвенело в ушах.

Она ведь проверяла, не было ли в зале Луизы.

– У тебя коленки грязные. – Луиза была искренне озадачена, она вглядывалась в Нору, которая, казалось, была не в себе, ее почти лихорадило. – Вы что, обдолбанные?

Она понизила голос и подошла поближе, чтобы посмотреть им в глаза.

– Нет! – сказала Нора. – Мы только из IMAX.

– Я сережку уронила, – пояснила Симона. – Мы с Норой ползали по полу, искали. Было темно.

Симона опять включила этот голос, этот тон, от которого Луизе становилось не по себе, словно она ляпнула что-то не то, какую-то глупость.

– А, – сказала Луиза. – Нашли?

– Ага. – Симона потрогала ухо с рядом крошечных серебряных колечек вдоль мочки.

Луиза не понимала, как одно из этих колечек могло упасть. И как они его смогли отыскать в темноте. И почему они ей врут.

Нора никогда не врала Луизе, никогда в жизни. Они уже несколько лет не рассказывали друг другу все подряд – каждую случайную мысль, промелькнувшую в уме, сны, недовольства, откровенные подробности своих увлечений и желаний, – но они никогда друг другу не врали. Нора хотела поговорить с Луизой, но не знала, как начать. По утрам она стояла в их общей ванной, когда Луиза уже завтракала внизу, и репетировала, как скажет что-нибудь – что угодно – перед зеркалом.

– Привет, я лесби, – начинала она. У нее не получалось сказать это не скривившись; это казалось таким мелодраматичным и тупым. – Привет, – говорила она своему отражению. – Мне нравится девушка.

Это тоже звучало тупо. «Я сплю с девушкой»? Тупо. «Трахаюсь с девушкой»? Не то. «Я влюблена в девушку?» А она влюблена? Она пока не была уверена. «Просто хочу быть честной». Она слышала в голове голос матери: «Сказать правду – это всегда правильно и всегда легче».

– Привет, – пробовала она. – Я с ума схожу по девушке и не знаю, влюблена я – и вообще лесби ли я, – но я так ее хочу, что в глазах темно.

Ну, это, по крайней мере, было правдой.

– О боже, – сказала Симона, когда Нора попыталась поговорить с ней об этом в музее; они сидели на полу, прислонившись к стене, в относительно тихом месте, их ноги лениво соприкасались. – У тебя внутри все шиворот-навыворот? Прям стоишь, смотришься в зеркало и думаешь: «Что это значит? Кто я? Что я теперь, когда поцеловала девушку?»

Нора смутилась. Она не любила попадаться Симоне на язык (ну, только в определенном смысле).

– То есть ты такая: «Я что, теперь должна весь день слушать Мелиссу Этеридж [48] Мелисса Этеридж (р. 1961) – американская певица, борется за права сексуальных меньшинств. и перестать брить ноги?» – Тут Нора легонько шлепнула Симону по руке. – Будет так грустно, когда тебе придется постричься под правильный лесбийский ежик, – продолжала Симона, взяв в руку густую прядь Нориных каштановых кудрей. – Я буду скучать по этим волосам. Но правила есть правила.