Рои Хен - Души [litres]

– Йитба-арах ве-йишта-абах ве-йитпа-ар ве-еитро-оме-ем…

Плакальщицы зашлись в оглушительных завываниях, но Гедалья не уступал. Хотели побыстрее отбыть повинность? Так вот же вам!

– Бе-альма-а… ве-амру-у… аме-ен…

Когда в последний раз раздалось “амен”, гроб опустили в могилу и быстро закидали влажной землей. Мелкий дождь сек щеки булавочными уколами, провожающие поспешили положить камешки на свежий холмик могилы и заторопились к лодкам. К Гедалье заковыляла потертая фигура, которую он прежде не приметил.

– Сиротка ты мой бедненький! Как же ты вырос, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Не узнаешь меня? Это же я, picinin !

– Дженероза?..

Восемь лет прошло с тех пор, как они виделись. Ужели люди могут так меняться? Настоящая метаморфоза. Пушок над ее верхней губой почернел и превратился в усы, кожу избороздили морщины, зубы сгнили, все тело съежилось. Гедалье пришлось наклониться, чтобы расслышать слабый ее голос.

– Я все годы хотела написать тебе, но не осмелилась, и вот всемогущий Господь судил нам встретиться при таких ужасных обстоятельствах. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? – спросила она и тотчас продолжила: – Я сама себе не прощу, покинуть так больного ребенка, без матери… С тех пор Пурим превратился для меня в наичернейший день. Это был страшный поступок – уйти просто так, не простившись. А я помню, как хорошо ты ел ньокки, которые я тебе сварила. Целую тарелку слопал.

Она поперхнулась и утерла слезу краем развязавшегося платка. За ее спиной топтался низенький мужчина, из уважения он снял шляпу, обнажив блестящую лысину. Положив на спину женщины руку, он вертел по сторонам круглой головой. Что могло быть естественнее: бездетная няня удостоилась мужа, походящего на вечного младенца. Коротышка пробормотал, что лучше бы поспешить к лодке, пока дождь не усилился.

– Еще минутку! – Дженероза вскинула руки и обхватила лицо Гедальи. Пальцы ее пахли скисшим молоком.

– Мир велик, picinin , и слишком много в нем людей. У Пресвятого, да будет благословен, нет времени на всех. Пока он держит одного, другой оступается. Согревает этого, а тот мерзнет от холода. Нам самим придется взбираться в рай. Своими силами. Одним, одним. Отчего ты плачешь, picinin ? Это мне нужно плакать!

– Я не плачу, это дождь.

Няня с легкостью проникла за хрупкую оболочку юности, за которой прятался ребенок.

– Может, поедешь с нами в Рим? – вдруг взвизгнула она, – похоже, неожиданно для самой себя. – Поедешь с нами, picinin ? Мы будем растить тебя как сына, которого у нас никогда не было!

Она повернулась за одобрением к мужу, который ответил ей испуганной улыбкой; струи дождя стекали по его большим ушам, падали за ворот рубахи.

– Я уже не мальчик, я и сам себя выращу. Но я благодарю тебя, добрая Дженероза.

– Этакую ведьму, как я, он называет доброй Дженерозой…

Казалось, именно за любезным его словом она и заявилась на похороны.

– Мы вернемся весной, чтобы проведать тебя. Ведь правда, вернемся? – повернулась она к мужу, тот послушно кивнул.

Где я и где весна, подумал Гедалья, завтра меня уже не будет в Венеции.

Души дорогие, не хотел бы задерживаться на описании постыдной траурной трапезы, состоявшейся в квартире покойного на шестом этаже, в Гетто Веккьо. Да-да, в еврейском гетто в Венеции были многоэтажные дома. Стены гетто не позволяли евреям расти вширь, поэтому их дома росли вверх. Так в мире появились первые небоскребы. Сковырни кто-нибудь фасад с дома-улья, он бы изумился числу людей, жужжавших внутри.

Просторная двухкомнатная квартира, которую делили лишь отец с сыном, была редким явлением. Входившие, облизываясь, словно оценщики наследства, изучали каждую шкатулку и полку, каждый стул и кувшин. По окончании молитвы за упокой души усопшего на столе появились скудный хлеб и малая толика вина. Казалось, на тарелки сыпанули по щепотке мусора. Это рис или вши? Подлива или лягушачья кровь? Это не суп, а тьма египетская в тарелке! Чтоб на ваших свадьбах было такое меню, подумал Гедалья.

Нет, не имею никакого желания распространяться об этом. Я хочу вернуться назад. Как гибко время, когда его укладывают в слова, а? Вот, души, одним мановением буквы восстанет к жизни Саломоне Альгранати, Гедалья станет на девять месяцев моложе, летнее солнце будет сиять в синеве венецианского неба, как в тот полдень, когда лавку ростовщика впервые посетила дщерь исполинов – дочка Меира Бассано.