Дмитрий Глуховский - Текст

Давай, хочешь, проверим, что там на самом деле было?

Когда ты ждала, пока он расскажет родителям, что ты от него беременна. Или что вы там собирались объявлять, женитьбу? Давай тебе с ним очную ставку устроим?

Нашел конец октября в переписке Пети с матерью: когда Нина робу примеряла. Когда казалось, что все главное наконец случится – прямо на этой же неделе.

– Мам. Я хотел заскочить к вам на выходных с Ниной. Вы будете?

– Здравствуй! Мы будем, да. Погоди, я с отцом переговорю.

И потом – через полчаса – опять она:

– Погоди, не звони. Ему сейчас нехорошо. Сразу начал кричать. Давай попозже, когда успокою его.

– Можешь не стараться.

Нет. Тут уже поздно было вчитываться. Надо глубже копать, выше отматывать. Когда Хазин в первый раз хотел познакомить свою девушку с родителями? Проверил: в июне прошлого года, пятнадцатого. А Петина мать тогда была уже обучена сообщениям?

Была.

– Я не очень понял, почему он всю дорогу с такой кислой миной сидел. Я к вам ангела вообще-то привел.

– Петенька, ну ты же знаешь.

– Она что, не понравилась вам?!

– Симпатичная девочка. Но это не имеет никакого значения.

– А что имеет тогда? Что меня теперь нельзя будет Борис Павловичу показывать?

– Ты ведь понимаешь, что ты ему машешь красной тряпкой перед глазами?

– Мать! Я полюбил девушку. Сам полюбил! В чем проблема?!

– Проблема в Ксении, Петя.

– Я никому ничем не обязан, мать. Личная жизнь – она личная! Так и передай ему!

Вот еще теперь – Ксения. Голова кругом на этой карусели. Как Хазин сам не закружится?

Илья поискал ее в записной книжке, нашел несколько разных Ксений. Но почти все они мелькали эпизодами, на ночь однажды проявлялись, днем пропадали навсегда. Только с одной была история.

Долгая, двухлетняя – а может, и еще более давняя, но корнями обрубленная по новокупленному шестому айфону. В телефонных фотоальбомах от Ксении ничего не сохранилось: наверное, Петя вымарал. А переписку удалять не стал.

Хазин с ней встречался. Встречался, кутил, обещал, искушал. А она – слала ему свои фото из белого кабрио, с тропических крыш, из зеркальных бутиков, из-под пальм с белоснежными высотками. Ксения. Чья ты такая?

Она холеная была, но не красавица. Русоволосая, сероглазая. Лицо полновато и простовато, хотя и подправлено, кажется, мастером. А выкривлено всегда так, как у золушек и у шмар не бывает, как бы они ни старались. Все эти крыши-машины, острова-пальмы – она не туристкой смотрелась на их фоне, а местной. Помещичья спесь в ней была, врожденная: простушки такой всегда завидуют и всегда пытаются ее ощутить или изобразить хотя бы. Но выходит другое – неуверенное, истеричное, вульгарное.

А по Ксении сразу было понятно – никого ей не нужно соблазнять, никого уговаривать. Все, за чем летят в Москву обделенные при рождении мотылята, все, к чему липнут – ей дали, когда она и попросить-то еще не успела. И в месседжах, хоть она и нежничала в них с Хазиным, за каждым вопросиком и за каждым ответом просвечивала, как через белое кружево, хозяйская требовательность.

Не красавица – да, но никто ей об этом, видимо, не говорил. Не решался, что ли, или любовь глаза застила. И Петя не решился.

Петя с ней гарцевал, джигитовку показывал. Вот была бы ему чудесная пара-партия! Но – Илья из будущего в прошлое проскроллил их натужную любовь, а потом обратно – не срасталось.

Хазин до нее все время недотягивал, на цыпочки вставал, а дотянуться не мог. Она, наверное, просила от него такой жизни, какой он сам не жил; ее и раздражало, что он мелковат, и умиляло. Сначала был ей вроде йоркшира, потом стала кормить, чтобы он в ротвейлера вырос, а он только жирел и наглел от этого. Тогда она стала его пороть.

Пытались и жить вместе, как с Ниной; только это Хазин к Ксении переезжал. Вот там, у нее – были хоромы. Не пенопластовая лепнина, а сталинская, из костной муки. Не шест для шалав, а масло в золотых рамах.

Но Петя в этой квартире был как на улице подобранный, даром что генеральский сын. Ксения ему выговаривала за крошки на столе, за следы в унитазе: была приучена, значит, к порядку. Петя выдержал такой жизни два месяца, а потом цапнул хозяйку за руку и сбежал.

И еще вся их тропинка была пересыпана белым. Ксения думала, это она Хазина приручает, а приваживал – он ее. До Пети она, может, и пробовала, но это он ей больной восторг в прикорм ввел. Порошком он ее и подкупал, и откупался от нее. Все, чего ему не хватало своего – «первым» восполнял. Вдыхал и раздувался, как рыба-еж, чтобы казаться больше, чем есть: чтобы Ксения не подумала, что его можно сразу проглотить.