Альфред Дёблин - Пощады нет

Закипевшая вода, бурля, поднялась из колбы в трубку и, смешавшись с кофе, коричневой массой клокотала наверху и в воронке, потом спустилась снова в колбу и, непрерывно бурля, снова поднялась. В комнате разнесся чудесный аромат кофе, Юлия пододвинула чашечку.

Она болтала о выставке картин, куда ездила сегодня с матерью, день был прекрасный. Карл слушал ее и думал, прихлебывая горячий кофе. Она бы засмеяла меня, скажи я ей об этом. В этой комнате есть предметы, которые заставляют меня говорить только на определенные темы. С другой стороны, это хорошо, все идет само собой, это облегчает жизнь. Скажу ли я ей когда-нибудь все это?

Разламывая сухарь и разглядывая рюши на ее рукавах, — здесь тоже свои законы — он спросил Юлию, свою живую собственность, мать своих детей:

— Ты когда-нибудь думала, Юлия, как удобно, как спокойно мы живем здесь, в нашем доме? Когда ты открываешь дверь и входишь в дом, ты замечаешь это?

Она кивнула. Что это за нотки? — он воспевает семейную жизнь, он доволен.

— И когда я думаю, откуда это исходит, я прихожу к заключению. Юлия (он рассмеялся, и его обычно такое строгое лицо засветилось ребяческим лукавством), что это исходит от мебели.

Мне только сию минуту стало ясно, какую огромную роль играет в жизни общества наша, столь гонимая, мебельная промышленность. Платье делает человека, это — старая истина, но и мебель, делает семью. Тебе не побороть буфета, горки, мягкого кожаного гарнитура на изысканном ковре. Они предписывают тебе походку, выражение лица, даже мысли.

Он ждал ее ответа, она проговорила между двумя глотками кофе:

— Я всецело за мебельную промышленность, Карл, это ясно. Но мебель, которая что-либо предписывает или запрещает, если я тебя правильно поняла, Карл, которая стоит на страже общественных устоев — нет, я не сторонница такой мебели. Это — новый рекламный трюк, придуманный тобой. Я даже вижу уже эту рекламу: по мебели судят о семье, мебель — на страже государственного порядка. О, вы хитрые люди!

— Так ты, значит, со мной не согласна? Ты полагаешь, что ты свободна, ты предпочла бы быть свободной?

— А ты разве нет, Карл?

Его кольнуло.

— Но это немыслимо, это было бы нам не под силу, нельзя же вечно все начинать сначала. Если человек что-то создал, это существует и ведет его по определенному пути.

Он хотел, чтобы это было так, он заклинал.

— Но если это так, Карл, то, чорт возьми, почему бы с этим раз навсегда не разделаться?

— Наоборот, мы должны быть благодарны, что не можем этого сделать.

— То есть, как не можем?

— Не можем. Попробуй-ка, Юлия. Мы не можем. Сначала это как будто неприятно, но потом это наполняет человека уверенностью, окружает покоем и удобствами.

(О чем это он? Почему он молчит о том, как он со мной поступает?)

По радио, машинально включенному Карлом, передавался сладостно-томительный вальс. Закрыв глаза, они отдались звукам. На стене напротив висел мирным пейзаж — уборка урожая, но пейзаж этот мгновенно, как только он взглянул на него, исчез за героической картиной, вставшей перед его духовным взором, она закрыла собой вершины гор в озеро мирного пейзажа. Карл увидел победоносного короля на белой лошади, король стоял на холме, между раскидистыми деревьями. Так было основано и укреплено государство, короля давно нет в живых, но то, что он создал, существует по сей день, оно раскинуло свои нити по всей стране, я мы между этими нитями движемся, и горе тому, кто посмеет посягнуть на существующий порядок.

Карл ни о чем не спросил Юлию. К ее изумлению, он прошел с ней рука об руку по парадным комнатам. Он был на вершине чувств. Она шла с ним по дорожкам и коврам, — ага, на этот раз это не «инспекционный обход».

— Ты обычно говоришь: «Мой дом — моя крепость». В таком случае, у тебя две крепости — дом и фабрика.

— Фабрика это не крепость, Юлия. Фабрика — это открытое поле сражения с окопами и линией огня. Того и гляди — попадешь под пулю.

— О! Тебе угрожает опасность? Может быть, я нужна тебе? Или твоя крепость? А, господин комендант?

Она хочет вызвать меня на откровенность, поменяться со мной ролями…

— Ты и крепость мне всегда нужны, Юлия. И, уверяю тебя, это великое благо, что наша крепость — она ведь и твоя — существует помимо нас, независимо от наших настроений и огорчений, независимо от этих стен. Это — и есть брак, семья.

— Семью эту мы сами строим.

— Да, у нас есть нечто, обо что разбиваются бурные волны внешнего мира. Когда-то, юным парнишкой, я видел, как мой отец взбунтовался против своей собственной крепости — тяжелые это были времена. А позже я поступил почти так же, как отец, я хотел убежать от матери, завоевать мир и, кто его там знает, чего еще. Она дала мне несколько пощечин, и я отрезвился.