Альфред Дёблин - Пощады нет

— Я и это вам объясню.

И он, сидя в углу, начал, запинаясь, рассказывать то, что тысячу раз мысленно рассказывал Паулю и что недавно рассказал Эриху. Как он хотел тогда уйти и мать заперла его, как он искал Пауля, а потом пришла фабрика (ах, до чего же он был слаб), и так, пошло и пошло, женитьба, дети, а теперь — кризис. Говоря, Карл не поднимал глаз, он не видел холодного лица Пауля, ибо однажды этот сентиментальный господин уже рассказывал Паулю такую же длинную, трогательную историю о своем отце, об имении и гостинице, о том, как пришлось его матери мучиться, того и гляди, он заревет сейчас.

— Вы, в общем, сделали великолепную карьеру, о вашей фабрике я слышал даже заграницей, вы лично стали могущественны, влиятельны, одним из тех, с кем считаются. Кризис по вас ударил? Вам не доставляет радости, что жена ваша пошла своей дорогой? Это не достойно мужчины!

— С тех пор как вы тогда ушли, — я говорю это вслух, — жизнь моя кончилась.

(Карл дал себе полную волю, он чувствовал — час его настал.)

— Великий грех лежит на мне. Я убийца, грабитель. Я отнял у моей жены, которая покинула меня теперь, много лет жизни, я произвел на свет детей и не мог им ничего дать, я собственную жизнь истоптал ногами. Почему? Потому что я не знал, что значит свобода действий, а когда я пришел к власти и независимости, я употребил их на служение другим, не себе. Обо мне никогда не заходила речь, и мне самому не хотелось думать о себе, мне страшно было заглянуть себе в душу. Меня всего выпотрошили, меня лишили права на жизнь, на меня набросились, как пауки, и высосали все мои соки, я же был слаб и беспомощен, и некому было помочь мне. Я не хочу вспоминать всего, что было. Тогда вы напрасно меня прождали, теперь же я — здесь.

— Это вы хотели сказать? Но кое о чем вы умолчали. Вы до последнего дня прекрасно служили своему классу.

Карл прикусил губу. Командир Пауль, прищурившись, смотрел на него.

— Ведь это форменная исповедь кающегося грешника. Вы собираетесь в монастырь?

— Я рад, что все — семья, фабрика — разваливается, ни то, ни другое нельзя было удержать, все это никуда не годилось. В конце концов, правда всегда выплывает наружу. Я рад, что сижу перед вами и могу вам все вто сказать. За многие, многие годы я, наконец, опять почувствовал себя легко.

— Это очень приятно. Вы говорите, корабль тонет и крысы бегут с него. Но вы ведь не думаете, что оттого, что вы здесь сидите и чувствуете себя легко, что-либо меняется. Вы, вы все равно остаетесь представителем своего класса.

— Все это в прошлом.

— И вы думаете, милостивый государь, что от вашего раскаяния кому-нибудь станет легче? Разоружатся, например, наши враги, объединенные в дружины, которые вы оплачивали?

— Что мне делать, скажите же мне, я прошу вас, не приколачивайте меня к моему прошлому, направьте наш разговор на…

— Это не наш, а ваш разговор.

— Мне бы так хотелось, чтобы он был и вашим. Выслушайте же меня: зря забыли меня совсем, я был крестьянским парнем, мы встретились с вами на рынке, вы хорошо относились ко мне, неужели я не найду в вас состраданья, смотрите, как я унижаюсь.

— Вы не превзойдены, сударь, в своей наивности. Разговор становится серьезным, вы просите меня не пригвождать вас к прошлому. А я как раз хочу пригвоздить вас к нему, ваше личное горе меня совершенно не интересует.

— Мне не удается…

— Нет, не удастся. Я объясню вам, почему я зашел к вам. Мне хотелось знать, как один из ведущих представителей индустрии оценивает нынешнее положение. Страна стремительно катится навстречу тяжким испытаниям. Что думают на этот счет люди вашего ранга, полагаете ли вы, что такое положение может тянуться бесконечно?

— Я не знаю, — пробормотал Карл.

— Я это вижу. Не ждите от меня похвалы за это. Чего же вам нужно от меня? Чтобы я раздобыл кредиты для вашей фабрики или вернул к вам вашу жену?

— Я ничего от вас не хочу.

— А много ваших дошло до такого состояния, как вы?

Карл выпрямился, провел рукой по лбу.

— Если ваш вопрос относится к индустрии, то вы сами знаете: мы защищаем свою жизнь. Некоторые думают, что надо еще что-то отстаивать, но рассудительные люди этого не думают. Мы плывем по течению.

Карл медленно поднялся. Час его миновал. Он снова обвел комнату глазами. Здесь он говорил, парень неподвижно стоял у окна, Пауль сказал:

— Не двигайтесь, этот мальчик не понимает шуток.

— Я представлял себе наш разговор иначе.

Пауль отодвинул стол, встал, обменялся несколькими словами с часовым, парень быстро вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Пауль подошел к Карлу. Они стояли под газовой лампой.