Евгений Рякин - Путь

Я скажу тебе, Шуран, что в те лихи времена берег Эгейского моря был прибежищем басмачей всяких мастей. Островки, бухточки, заливчики — настоящие ебеня, попробуй отыщи иголку среди сена, где там злодеи скрываются? Вот в таких местах они и строили свои сарайки на песке — тепло, влажно, палку кинул, вот те и дупло, где ночевать. В такой дупле Цезарь и жил с ними почти месяц. Рыбалил, в карты играл, похлёбку ел, дурачился, баб тискал, в общем, стал своим среди чужих. Только они пираты, а Юлий — пленник, и этого, мил человек, он никогда не размыкал в голове. Не раз, выпив вина, говаривал, что когда калым заплатят и его отпустят, то он провернётся и всех их распнёт на крестах. Те только смеялись с этих слов.

Через како-то время привезли золото, довольны пираты раскланялись, и Цезарь отчалил домой. Только, когда он добрался до ближнего римского порта, то сразу нанял флот и отправился в обратку. Лиходеи морские, радуясь богатой плате, вина набузгались и гулеванили вовсю, а тут Юлий Цезарь с легионерами нарисовался. Всех повязали, конечно. Так он и деньги выкупные взад вернул и ишчо заработал, потому как награбленно пиратами себе прибарахлил, а их покарал на крестах, как и сулил. В Риме тогда всех бандюг распинали. Спартак, кстати, примерно в те же годы был тако же казнён.

Ринат Мансурович долил себе в кружку остатки чая из заварочника и внимательно посмотрел на Шурана.

— И вот всё то, про что я тебе шарманку кручу, занимат одну масеньку строчку в истории людской, — он показал кусочек мизинца. — Это всего лишь часть жизни одного человека, страница, которую ты не узришь даже в программе схолы, а зря! Потому как за следующим листом будут спрятаны строки ещё более лепые, чем те, про что я тебе только что поведал. Был бы умным, сказал бы, что это всего лишь прелюдия к деяниям человека, которые переломили весь античный мир. Но это ужо, как чешут языками, совсем друга эпопея.

— Да, классный рассказ. Я даже не знал такого, я вообще думал, что Цезарь — это салат, — Шуран устало поморгал пьяными глазами.

— Ага, а Наполеон — торт, — в шутку сплюнул Ринат Мансурович и замолчал. Но вскоре поднял указательный палец вверх и продолжил:

— Вообще история — она учит. И даже то, что я сейчас поведал, это повод для тебя пошевелить мозгой, покумекать для себя. Обмикить этот сказ про Цезаря к какому решению он тебя подведёт? Как думашь?

— Распять.

— Да хоть раз шесть. Кого распять то?

— А тех, кто меня схватил… Кончея этого, Тяпу. Козлы они. — Медленно проговорил Санёк. Его глаза уже слипались, видно, накопившаяся усталость ещё не полностью прошла. Он сам не заметил, как стал клевать носом и тогда Ринат Мансурович предложил ему двигать на боковую.

Он отдал парню свой добротный матрас, себе же подстелил несколько толстых половиков. И через несколько минут Шуран уже похрапывал на широкой скамье, но на этот раз раздевшись, на матрасе и под одеялом. Спал он так крепко, что не заметил, как Ринат Мансурович встал с кровати, протиснулся в небольшую комнатку за шторкой и дёрнул за верёвочку. Сверху бесшумно спустилась удобная лестница. Ринат Мансурович бросил острый взгляд на парня, а затем поднялся наверх, в мансарду. Лестница так же бесшумно поднялась за ним следом.

**

Утро прошло в молчании. Шуран не любил болтать по утрам, особенно с похмелья, и старик, по всей видимости, в этом был с ним схож. Облились холодной водой на улице, посмеялись над тем, как Алекс нелепо пытался сполоснуться, держа сломанную руку над собою, перекусили чаем с бутербродами. «Интересно, а где он берёт хлеб, масло и ветчину?» — закралась в голову мысль и растворилась в утреннем хаосе мыслей. Собирались они недолго. Гость еле натянул порядком изгвозданные, но целые и сухие штаны в клёш с разводами грязи. Ринат Мансурович подарил парню один из своих свитеров, коих у него было достаточно. Так и сказал: «Бери, тебе нужнее». Ещё ему достались резиновые сапоги старика, старые, но довольно крепкие. Сверху он надел свою изрядно порванную, но вполне ещё живую кожаную куртку. Разорванный рукав пришлось разрезать, потому что опухшая рука с намотанной на неё шиной не пролезала.

Вышли они засветло, часов в семь. Апрельский ветерок был свеж, даже холоден. По оврагам и овражкам бежали многочисленные ручейки, в низинах ещё кое-где дотаивал последний снег, а вокруг уже вовсю зеленел свежий уральский лес.

Шли споро. За спиной у старика болталось бадажок да ружьишко. «Медведи тут ходят. Два самца после спячки. Голодные, злые», — пояснил он, прихватив винтовку у выхода. Первое время топали все так же, молча. Потом Шуран не выдержал: