Евгений Рякин - Путь

Углубившись в лес метров на сто, он услышал громкий треск сучьев. Алекс остановился. Сначала было не так страшно, как накануне ночью, но он почувствовал, что засосало под ложечкой. Надпочечники в очередной раз за последние часы выбросили в кровь порцию адреналина, содержание глюкозы резко выросло, и Алекс почувствовал прилив сил. Сердце забилось чаще, дыхание стало быстрее, мышцы переполнились глюкозой и кислородом, он снова вошёл в состояние «борись или беги». Но окончательное решение ещё не было принято.

И тут он услышал звук — глубокий, хриплый, низкий рёв. «Медведь», — пронеслось в голове у Алека, и он мгновенно ощутил, как в его организме просыпается ещё одна реакция на страх: синдром раздражённого кишечника, как учили их в ликее, или попросту «медвежья болезнь». Может быть, это был какой-то другой зверь, лось, например, но Александр представил себе голодного, злого медведя с облезлой шкурой, и коварный гормон панкреозимин начал вмешиваться в работу кишечного тракта. Воздух испортился моментально, хорошо хоть, что он стоял с подветренной стороны, иначе мишка бы его точно учуял.

А может и учуял, потому что треск повторился, и на этот раз, как показалось Алеку, намного ближе. Не раздумывая, он выбрал вторую из двух возможностей, предлагаемых мозгом. Ни о каком «борись» речи уже не шло, только «беги», причём очень и очень быстро. Круто развернувшись и даже не подумав о том, что медведь легко может его догнать, Александр припустил со всей дури туда, куда глаза глядели. Куда только тяжесть в ногах делась?

Да никуда она не исчезла, оказывается, потому что через полкилометра запал кончился, с каждым шагом бежать становилось все труднее, но он, выдыхаясь всё больше, делал это до тех пор, пока, запнувшись за ветку, не рухнул на прошлогоднюю листву. И замер.

Мир вокруг него погрузился в тишину, прерываемую лишь сольной трелью какой-то ранней птахи. Беззвучно матерясь, Алек перевернулся с больной руки на спину, закрыл глаза и напряжённо вслушался предрассветный лес. Сил, чтобы встать, уже не было, оставалось только одно — лежать и слушать. Если медведь погнался за ним, то Алек пожелал бы только одного, чтобы все закончилось как можно скорее. Смерть? Пусть! Невозможно уже было выносить этот постоянный страх, преодолевать усталость, терпеть боль. Лучше умереть, провалиться в неизведанную яму вечного сна, чем снова и снова побеждать и проигрывать в этой безумной схватке с собственным организмом. Так думал он, готовясь к смерти или увечью.

Но ничего не происходило — и он просто лежал. Никто не гнался за ним, ни одна живая душа не хотела его сожрать и выплюнуть. Чуть погодя, кряхтя, Алекс еле встал на ноги, повернулся левым боком к солнечному свету и медленно побрёл сквозь пробуждающийся весенний лес. Все вокруг щебетало и радовалось весне, вокруг потного лица жужжала мошкара, из-под ног выскочил какой-то маленький зверёк, но Александр даже не обратил на него внимания. Его мысли напоминали бутерброд с жевательной резинкой вместо масла — вроде бы жуёшь что-то съедобное, но пережевать не можешь. Он устал так, как никогда до этого.

Через некоторое время Алекс вышел на просеку. Посмотрел налево. Потом направо. А куда идти-то? Где цивилизация? «Ай, будь что будет», — подумал он и побрёл на запад. Это уже потом, позже, он открыл карту местности и узнал, что, если бы он направился в обратном направлении, то вскоре вышел бы к старой, но ещё использующейся железной дороге с небольшой станцией. А так впереди его ждало почти двадцать пять километров до ближайшего союзного городка. Правда до него Александр так и не дошёл.

*

Солнце твердо встало над горизонтом и стало припекать спину, да так сердито, что пот покатился в три ручья. Снять чёрную кожаную куртку не было никакой возможности, это было понятно даже ежу, что преспокойно перебежал ему дорогу. Сломанная рука… про неё лучше вообще не стоит ничего рассказывать. Если бы Алексу предложили сейчас её ампутировать, чтобы больше не терпеть тупое тукающее нытье, иногда перемежающееся с острыми ударами, переносящими резь из области запястья куда-то под ребра, то он, наверное, серьёзно бы задумался над этим вопросом. Потому что боль не затихала ни на минуту. Связанные руки можно было либо держать поднятыми к плечу, либо выставлять их перед собой. И так, и так было больно и неудобно. Горло настолько пересохло, что даже глотательные движение вызывали ощущение, словно по глотке водили наждачной бумагой. Язык превратился в сухой пенёк. Дико хотелось жрать. Но это была меньшая из бед, поэтому он старался не обращать внимания на чувство голода. Хотя с каждым часом это получалось все хуже. Хорошо, что ещё не было позывов в туалет — видимо, вся влага при погоне вышла.