Наталья Литтера - История жизни в авторской обработке [litres]

В середине ноября, почти на самой границе осени и зимы, у Бэль был день рождения. Холодный дождь перемежался с робким мокрым снегом, голые ветки за окном сиротливо гнулись под порывами ветра, а дома было светло, радостно и беспокойно. В гостиной дети устроили стоянку для космических кораблей, используя при этом все подручные средства, даже диванные подушки и пылесос. Бэль под громко поющий телевизор пекла яблочный пирог. Почему-то захотелось именно пирога – высокого, пышного и непременно с поздними яблоками. Она так увлеклась своим занятием, что не услышала, как возвратился Олег.

Повернувшись, чтобы взять сахарницу, Бэль вздрогнула от неожиданности. Посреди обеденного стола стояла ваза с букетом ярко-желтых махровых хризантем, крупные шапки которых ни в коем случае нельзя было трясти – иначе опадут. Некоторое время она безмолвно смотрела на цветы, а потом увидела Олега.

– Сейчас. – Бэль быстро пробежала мимо него, вымыла в ванной руки, привела себя в порядок и снова возвратилась в кухню походкой королевы.

– Я готова к принятию поздравлений и подарков, – чопорно заявила она, заставив мужа весело рассмеяться.

Как же Бэль любила этот его смех! И взгляд, внимательный, добрый, и его самого, такого родного, такого близкого.

Он подарил ей «Шанель № 5», которые умопомрачительно пахли осенью, и книгу «Скажи мне, что ты меня любишь… Эрих Мария Ремарк. Марлен Дитрих. Роман в письмах».

– Ты до сих пор считаешь, что книга лучший подарок? – лукаво поинтересовалась Бэль, заранее предвкушая необычное чтение.

Олег в ответ лишь загадочно улыбнулся. Он притянул к себе жену и прошептал, целуя ее в теплые податливые губы:

– С возвращением, ma belle.

Э. М. Ремарк из Парижа – Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, декабрь 1937 г.

Ангел мой – я с карандашом в постели – вот ужас! Я уже несколько дней лежу, не поднимаясь – разгулялся мучительнейший ишиас, при котором даже о том, чтобы поковылять, и речи нет, и что-то странное происходит с сердцем, и вообще давление чересчур упало, пульс очень медленный, кровь не циркулирует как следует и прочая дребедень. Похоже, все хуже, чем я думаю, но это не помешает мне 23-го отбыть отсюда, пусть и на носилках. Мне надоело лежать в гостиничной постели. Хочу обратно к моим собакам.

Не тревожься, как-нибудь выкарабкаюсь.

Но о тебе я действительно знаю слишком мало.

Ты исчезла, время от времени в мой дом залетает телеграмма от тебя. Вообще это мне присуще исчезать, а потом время от времени звонить по телефону или посылать телеграммы. Может быть, с тобой я расплачиваюсь за провинности многих жизней.

Неси свою ношу с достоинством, старина.

Это письмо попадет к тебе примерно около Нового года. Вообще-то ужасно писать письма наугад, в какую-то неизвестность…

Вспоминай обо мне по чуть-чуть. Это было бы хорошо.

Давай загадаем на будущий год. Чтобы нам быть вместе.

В какой-то газете писали, будто в январе ты приедешь в Венецию, чтобы между делом сняться в некоем фильме.

Это наверняка неправда.

Мне что-то взгрустнулось.

И еще я устал.

Опять сходит ноготь, третий по счету.

Говорят, это не к добру.

Но я прорвусь.

Бог только помахал мне рукой. Он не грозит.

Я ведь из его любимейших детей.

Любимая! Сейчас я иногда слышу твой голос во сне. Раньше ты всегда была в дальней дали.

Я тебя очень люблю.

Э. М. Ремарк из Парижа – Марлен Дитрих в Париж, отель «Пренс де Галль», сентябрь 1938 г.

Люксембургский парк под дождем… на могилах Шопена и Гейне влажные листья… sombre dimanche [14] Мрачное настроение (фр.) …

В маленьком бистро я обнаружил вино из Вьенна, которое ты любила, – вот оно, – выпейте его, только не слишком холодным, пока на улицах идет дождь, а за окном стоят маленькие разлуки…

Э. М. Ремарк из Уэствуда – Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, сентябрь 1941 г.

Росчерк молнии в облаках над Венецией, мягкое, чистое, как снег, предчувствие близящейся осени, лотос и хризантема, многое случалось с нами в сентябре: Лидо с судами, стоящими по вечерам у горизонта и пестротой своих парусов напоминающими бабочек; расставание с Антибом и святой землей Франции, и теперь опять…

Не высиживай яйца твоих разлук, сердце мое, – брось их лучше в небо, и они вернутся звездопадами и хвостатыми кометами! И разве ты променяла бы одиночество, продутое и пронизанное ветрами и мечтами, освещенное огнями последних «прости-прощай!», сказанных деревьям, лету, листве и женщинам, на жизнь вдвоем, но разделенную множеством стен?