Любош Юрик - И придут наши дети

Соня Вавринцова, редактор отдела социальной жизни «Форума», проснулась в тот понедельник позднее обычного. На выходные она ездила в Липтов навестить родителей и вернулась поздно вечером в битком набитом поезде. Пока распаковывала гостинцы — компоты и овощи, заботливо собранные для нее матерью, пока принимала душ и готовилась ко сну, — было далеко за полночь. И хотя была уставшей от долгого и неудобного путешествия, почти до рассвета ворочалась в постели с боку на бок. Заснула она лишь под утро, спала тревожно, и, когда наконец около десяти утра проснулась, у нее было такое чувство, что она вообще не сомкнула глаз. Соня подумала, было, повернуться на другой бок, натянуть одеяло на голову и поспать еще, но, зная, что уже не уснет, отбросила одеяло и пошла умываться.

За завтраком, приготовленным на скорую руку, она спокойно и сосредоточенно предалась размышлениям. Перед глазами всплыл субботний вечер, когда вся семья собралась за столом в родительском доме. Пришла младшая сестра с двумя детьми-непоседами и брат с женой, которая ждала первенца. Во главе стола, как всегда, сидел отец, Вавринец, и спокойно, с тайной гордостью поглядывал на детей и внуков. Положив тяжелые жилистые руки на стол, он больше молчал, лишь изредка роняя одно-два слова.

Соне казалось, что вернулось время ее юности, девичьих лет, когда вот так же в торжественные минуты все сидели за воскресным обедом, а издалека слышался слабый звон подтурнянских колоколов, разносившийся протяжно и далеко над липтовскими лугами, вниз к Вагу до самого Липтовского Градка. В те времена еще не пролегла автострада над селом Подтурня, еще не было плотины на Липтовской Маре, еще стояли деревни Дехтяры, Сокольче, Бобровец и Влахи, да и в Ваге еще можно было купаться, еще не покрывала гладь этих вод грязная пена с ближнего завода.

Иногда все это казалось ей далеким детским сном, который затерялся в подвалах памяти, и лишь изредка короткие его вспышки освещали забытые, припорошенные пылью образы детства. Тогда ей казалось, что все в мире так, как было когда-то: вот побегут они с сестрой после обеда на откос, за деревню, будут носиться по лугу, пахнущему цветами и травами, сплетут себе венок, а в лесу наберут пригоршни земляники или спелой черники. Или же соберутся с братом в Просецкую долину, переночуют там в сторожке, и ее волосы еще долго будут пахнуть дымом от закопченной печурки и овечьими кожами, развешанными по стене.

На какое-то мгновение Соня почти поверила этому волнующему обману, но тут же с грустью подумала, что лицо у отца уже совсем не такое гладкое и мужественное, каким было когда-то, что мама уже не выбегает так резво на крыльцо, чтобы позвать детей к ужину, и что брат с сестрой обзавелись своими семьями и с каждым днем все больше и больше отдаляются от нее. И только она, Соня, самая старшая из детей в доме Вавринцовых, до сих пор сидит в девках, хотя ей уже за тридцать. Тетки из Подтурни, в конце концов, даже спрашивать перестали, когда же Сонечка выйдет замуж и неужели там, в Братиславе, она все еще не нашла своего суженого. Это означало, что и они смирились с очевидным фактом: Соня Вавринцова останется старой девой.

Да и мама перестала расспрашивать и озабоченно смотреть на старшую дочь, наверное, в душе уже примирилась с тем, что Соня замуж не выйдет. Лишь изредка, как, например, в эту субботу, оборвет фразу на полуслове, пытается скрыть свои страхи и упреки: «Сонечка, может, тебе что-нибудь нужно? Ты не собираешься…» И Соня каждый раз спешит опередить ее: «Нет, мама, не волнуйся за меня. У меня все в порядке. Замуж пока не собираюсь».

Но Соня знает, что за этими беззаботными словами стоят горькие дни ее одиночества. Может быть, она отчасти и права, когда говорит, что ей ничего не нужно. Во всяком случае, не так уж необходимо, как думает об этом мама. Ведь не дурнушка, да и в компании ей всегда рады, любит повеселиться, умеет поддержать беседу, она прочла гору книг и среди друзей считается остроумной девушкой. Она ведь не какая-нибудь зануда — моралистка или пуританка, да и в любви у нее есть кое-какой опыт. Она, конечно же, смогла бы стать хорошей женой и матерью. Да вот не получается никак.

Когда она думает об этом, то мысли всегда приводят ее к газете. Это она, газета, высосала из нее кровь, это ее работа — единственный ненасытный, наглый и неверный любовник. Есть вещи, которые нельзя объяснить, думает Соня, почему, например, она вообще стала журналисткой вместо того, чтобы завести семью, как это сделали ее сестра, приятельницы и тысячи других молодых девчат. Однажды, подумала она с горечью, оглядываясь на прожитый путь и взвешивая на точных весах все свои поступки, я почувствую всю неполноту этого существования, пустоту и одиночество, потому что после меня ничего не останется, не останется никого, кто продолжил бы мою жизнь. При этой мысли у нее перехватило горло, и она едва могла проглотить застрявший там комок слез. Что может она противопоставить своему одиночеству? Работу? Газету?