Фрэнсис Ча - Будь у меня твое лицо

Я не знаю, откуда в Кенхи взялось столько рвения, но она жила ради похвалы и неустанно училась. Пока я бездельничала и смотрела работающий в зале телевизор, она, едва вернувшаяся с уроков, сидела в углу и заканчивала домашнюю работу. А если Кенхи не могла что-то решить, то шла пораньше в школу и пытала учителей, пока не находила ответ. Не нужно уточнять, что взрослые ее за это обожали. Тетя с дядей не знали, как помочь Кенхи, но радовались, что она такая целеустремленная и самодостаточная.

«Даже не представляю, в кого она пошла», – говорили они, качая головами, когда кто-нибудь из посетителей замечал Кенхи за книгами и указывал на это.

А вот я училась ужасно. Единственным уроком, который мне хоть немного нравился, было рисование, но и там я все время бунтовала: не хотела в точности выполнять задания. Математика и корейский меня пугали, естественные науки сбивали с толку, а обществознание я считала абсурдом. Тетя часто говорила дяде: «Это у нее от матери». Она даже не пыталась скрыть неприязнь к моей маме, из-за которой отец якобы спился. Мои родители играли в азартные игры, пили, ругались и, в конце концов, заняв у дяди и тети денег, куда-то сбежали. Вместе или порознь – никто не знает. При этом отношение тети и дяди ко мне не было попыткой отыграться. Если бы у них родилась вторая дочка, ее, наверное, ждала бы моя судьба. Кенхи просто была для своих мамы и папы словно солнце, что вполне естественно.

Когда я училась в четвертом классе, а моя двоюродная сестра – в третьем классе средней школы, однажды ее учительница пришла к нам домой и сказала, что Кенхи лучше подать заявку в старшую школу с продвинутой программой и ускоренным обучением. «Ее наверняка примут, если только направить и дать маленький толчок, – убежденно говорила учительница, серьезная молодая женщина с челкой и совиными глазами. – Но готовиться к вступительным лучше уже сейчас».

Подготовка подразумевала репетиторов, а репетиторы – это деньги. Ресторан переживал трудные времена. Все реже и реже я могла смотреть телевизор, потому что без клиентов тетя с дядей выключали его, чтобы сберечь электричество.

– Тогда-то они и сдали тебя в детский дом ? – не веря своим ушам, спросила Руби.

Все очень удивились, услышав мою историю. Руби, Ханбин, их общий друг Минву и я сидели в маленькой, забитой людьми идзакае [20] Японское питейное заведение наподобие трактира, в котором посетителям предлагают большой ассортимент простых, но вкусных блюд и разнообразные алкогольные напитки. на Площади Святого Марка, ели якитори [21] Японское блюдо из кусочков курицы, поджаренных над углями на бамбуковых шампурах. и пили сетю [22] Аналог водки. В его основе могут лежать картофель, пшеница, рис, каштаны, гречка и коричневый сахар. . Руби и Минву выглядели пораженными. А вот Ханбин никак не выражал эмоций.

– Что ж, звучит и правда не очень, если так говорить, – ответила я.

Впервые в жизни я делилась с кем-то из друзей своей историей. Я писала эссе о себе, подавая заявку на школьную стипендию, и мне пришлось упомянуть несколько моментов из биографии во время собеседования с комиссией, в конечном итоге отправившей меня в Нью-Йорк, но это другое. Тогда я чувствовала себя, словно принимаю душ посреди комнаты, и все смотрят на меня.

– А как еще это можно назвать? – спросила Руби.

Не помню, как именно мне сообщили, что я переселяюсь в «Лоринг-центр». Наверное, я и не протестовала. Скорее всего, вначале мне пришлось непросто – не помню, а точнее, я приложила все усилия, чтобы забыть. И теперь я искренне считаю: со мной все было в порядке.

На первых порах тетя и дядя навещали меня раз в несколько недель. Кенхи однажды пришла с ними, но только осматривалась и молчала. Потом она была слишком занята, чтобы прийти еще хотя бы раз. Тетя приносила огромные контейнеры с едой, иногда даже мороженое. Порой они возили меня куда-нибудь на машине – чаще всего в магазин канцтоваров, где мне разрешалось выбрать все, что захочу. Обычно я просила флуоресцентные гелевые ручки японского производства – они стоили больше двух тысяч вон каждая, зато их кончики не ломались. Я знала, что дяде и тете не по себе, поэтому старалась показывать им только лучшие места «Лоринг-центра». Классная комната для малышей была светлой и опрятной, и дети, если не плакали, выглядели милыми. У нас даже имелась небольшая библиотека англоязычных книг, которую мисс Лоринг собрала сама. Кроме детей и младенцев в «Лоринг-центре» жили только девочки. Мальчиков постарше отправляли в другие приюты, а старшим воспитанницам – нас было четверо примерно одного возраста – выделили большую комнату, где у каждой были свой уголок, кровать, стол и один телевизор на всех, за который мы всегда сражались. Мисс Лоринг, узнав о моей страсти к рисованию, решила выделить место для творчества. В зале собраний на полках появились железные ведерки с цветными карандашами, краски и большие листы переработанной бумаги. Когда пришло время поступать в среднюю школу, другие девочки пошли в местную – общественную, а меня мисс Лоринг пристроила в маленькую школу экспериментальных искусств.