Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Так что же делать?

Жена уходит к окну и стоит там, скрестив руки.

— Может, мне пойти с повинной? — спрашивает Манчев.

Аптекарша яростно кричит, сжав кулаки:

— Не-ет! Как тебе в голову взбрело такое? Тайна должна остаться тайной! Лучше пускай тебя не станет, чем…

В прихожей воцаряется тишина. Оба бессильно борются с усталостью, с душевной опустошенностью.

— Значит, если я… если меня не станет… — шепчет аптекарь.

Стефка кивает:

— По мне, так лучше бы тебя не стало.

— Но если даже меня не станет, если со мной что случится, Крачунов все равно…

— Мертвый безопасен.

Стефка стаскивает шаль со спинки дивана, где она лежала, как свернувшийся котенок, расправляет ее, накидывает на плечи.

— Я спущусь во двор.

Испытывая беспредельную жалость к самому себе, Манчев начинает всхлипывать, слезы катятся по его щекам и падают на скатерть. Постояв немного, аптекарша спускается вниз по наружной лестнице, каждый ее шаг сопровождается скрипом ступеней, похожим на визг. «Она меня ненавидит, — горестно думает Манчев. — Так ненавидит, что готова убить!»

Звонит телефон. Манчев идет на первый этаж по внутренней лестнице, держась за перила.

— Алло, это ты, папа? — звучит певучий голос Елены.

Манчев, волнуясь, отвечает:

— Это я…

— А мама дома?

— Нет, а что?

— Ты чем-то расстроен? У вас что-то случилось?

— Нет…

— Уж не заболела ли мама?

— Она здорова.

Елена долго молчит.

— Алло, папа! — говорит она после паузы. — Меня очень тревожит состояние мамы. Прошу тебя, берегите себя, пожалуйста.

— Ладно…

— Завтра я наведаюсь к вам и смогу посидеть дольше… Чтобы поговорить по-людски!

Манчев онемевшими пальцами вешает трубку. Тупая боль в груди разливается, захватывает и плечо. Но голова ясная, и все мысли аптекаря сейчас о Елене: вот кого надо спасать! Он ее любит, забота о ней — самое приятное и самое необходимое дело его жизни. Ему невольно вспоминаются бессонные ночи той поры, когда у дочери заболели почки. Врачи говорили, что надо готовиться к самому худшему. Елена лежала посиневшая, дыхание ее становилось все более хриплым. Но глазенки светились — в них было такое смирение, столько мудрости, что аптекарь крестился и восклицал: «Господи, это, должно быть, ты глядишь на меня ее глазами с упреком и состраданием?» Он опять всхлипывает, вытирая слезы, и замечает вдруг, что в аптеку входит высокий молодой человек с белым чубом, спускающимся на его широкий лоб.

— Христо!.. — Манчев пятится к стене.

Молодой человек кивает, и чуб покачивается, как язычок пламени, над его обветренным лицом.

— Да, это я.

Манчев пятится, ощущая, как боль спускается по руке до самого мизинца.

— Ты за векселем пришел?

— За каким векселем?

— Мы же договорились — по истечении двенадцати лет я возвращаю тебе половину, без процентов.

— Господин Манчев, я вас не понимаю.

Аптекарь поворачивается к лестнице и начинает осторожно подниматься. Он убежден, что Христо ему привиделся, как и много раз до этого.

— Вы обознались, — усмехается молодой человек. — Я в самом деле Христо, только я пришел не за векселем, а за лекарствами.

Вверху, на площадке, стоит аптекарша и смотрит на мужа ехидно и неприязненно.

— Христо пришел! — говорит он.

— Что ты городишь, опомнись! — отвечает она сквозь зубы и, обойдя мужа, спускается вниз, чтобы обслужить клиента.

Манчев садится на верхнюю ступеньку лестницы и наблюдает, как ловко жена управляется с упаковками и пузырьками. Несмотря на возраст, Стефка все еще красива. Но он, кажется, только сейчас осознает, что его никогда не влекло к ней так, как влечет мужчину к любимой женщине. Ведь она возвела какую-то преграду между ними, держала его на расстоянии. Вечные увертки, вечные недомолвки! И только перед родней и окружающими делала вид, что у них все хорошо. Она никогда, никогда…

— Мерзавка! — кричит аптекарь, почувствовав вдруг вкус крови во рту. — Сука проклятая!

Какая-то серебряная завеса — плотная, волнистая — начинает мельтешить у него перед глазами, он взмахивает рукой, чтобы ее отодвинуть, и падает лицом на лестницу. Тело его медленно перекатывается с одной ступеньки на другую. Последнее, что встает перед его глазами, — это костлявая старуха, вся в черном. Она смиренно кланяется и шамкает беззубым ртом:

— В сухом колодце!.. В сухом колодце!..

Старуха знает, что заботит Манчева: шпицкоманда обнаружила его компаньона в сухом колодце Петко Торлака. Христо забрался туда без ведома хозяев (в этом колодце у них хранился лед до самых жарких летних дней).