Денис Драгунский - Богач и его актер

Наверное, я не милосерден к бедняге Кирстен. Она не нарочно, она просто такая. Была. Да и Сигрид тоже не нарочно. Тоже была. Вот я и думаю: странное дело, все они «не нарочно», а я за них отдувайся. Ну ладно.

Так вот, Кирстен мне все уши прожужжала: «Я обязательно рожу ребенка», не прибавляя, как это часто бывает, слова «тебе».

Случалось, что во время свадебного путешествия я гулял по Парижу в одиночестве. Кирстен утром оставалась в номере, уж я не спрашивал почему. Наверное, чтобы не растрясти животик. Чтобы хорошенько забеременеть после полученных порций любви — сначала вечерней, а потом утренней. Вот так, гуляя по Парижу, я однажды набрел на маленький парфюмерный магазинчик и захотел купить в подарок Кирстен какой-нибудь парижский аромат. Маленькая миленькая лавчонка: крохотное каменное крылечко, узкая стеклянная дверь, внутри прилавок, за ним девушка-негритянка, а в дверном проеме, ведущем в заднюю комнату, стоит, очевидно, хозяйка заведения. Молодая женщина, моя ровесница примерно. Когда я женился на Кирстен, мне было лет двадцать восемь или чуть побольше, но меньше тридцати. А Кирстен, как положено, была на восемь лет моложе меня.

В ней, в этой хозяйке магазина, не было ничего особенного. Не могу сказать, что она была красивая, или что у нее была особенно соблазнительная фигура, или влекущий загадочный взгляд. Нет. Но я вдруг почувствовал, что очень хочу ее, несмотря на то, что, как я уже упомянул, я занимался любовью с Кирстен вчера вечером и сегодня утром. На меня как будто черт напал! Когда мужчина очень хочет женщину, она это чувствует и готова на многое в ответ на его страсть. Я заговорил с ней по-французски. Она, конечно, распознала во мне иностранца. Я и не скрывал. Рассказал ей, откуда я. Она сказала, что бывала в нашей стране, поскольку ее бабушка еще в прошлом веке, более полусотни лет назад, ребенком была привезена оттуда. «А вдруг мы с вами дальние родственники?» — спросил я. Она засмеялась. Тогда я сказал: «Посоветуйте мне самые модные духи. Самые модные, самые дорогие и вдобавок те, которые нравятся вам сильнее всего». Начиная эту фразу, я, разумеется, хотел купить духи для Кирстен, но через пять секунд, когда ее заканчивал, мои планы переменились. Хозяйка подала мне флакончик, я отдал деньги продавщице-негритянке, потребовал красиво упаковать покупку — и вручил перевязанную лентой коробочку молодой женщине. Она просто ахнула, а я поцеловал ей руку, повернулся к продавщице-негритянке, дал ей крупную купюру и сказал: «Прошу вас, мадемуазель, сбегайте на цветочный рынок и купите роскошный букет на ваш вкус. Но только умоляю: не бегите слишком быстро! Возвращайтесь не раньше чем через час, а лучше — через два. А сдачу заберите себе». Продавщица вопросительно посмотрела на хозяйку. Я нарочно не повернулся в хозяйкину сторону, но, очевидно, кивок все-таки был. Юная негритянка вышла из-за прилавка и, сделав подобие книксена, выбежала вон. А я перевернул табличку на стеклянной входной двери, чтобы все проходящие мимо видели слово «Закрыто». И на всякий случай прищелкнул задвижку. Обернулся. В проеме двери никого не было. Я шагнул туда, в заднюю комнату, — она уже раздевалась, стоя ко мне спиной, красиво закинув руки назад и расстегивая на спине пуговки шелковой блузки. За неделю нашего свадебного путешествия я побывал у нее раза три. И потом еще два раза приезжал к ней в Париж.

Хотя на самом деле она была ничем не лучше Кир-стен. Но если Кирстен мечтала о ребеночке, то эта мечтала выкупить соседнее кафе и расширить свой магазин. Точно такая же дура, извините. Я обязательно пригласил бы ее сюда, но я же говорил, она была моей ровесницей. Ее больше нет на свете. Я искал. И нашел ее дочь.

— Это была ваша дочь? — спросил Дирк фон Зандов.

— Да понятия не имею. — Якобсен зевнул. — А Кир-стен… а Кирстен умерла. Смерть ее была поистине ужасной. Она скоро забеременела, как и мечтала. Однажды я случайно услышал ее разговор с подругой по телефону. Тогда это стало модным дамским поветрием — устанавливать в квартирах телефоны и болтать часами. Она вдруг произнесла: «Я мечтаю утонуть в материнстве!» Честное слово, у меня глаза на лоб вылезли. Значит, она меня не любила, а вышла замуж из каких-то видов и расчетов? Значит, я ей был неприятен как человек, как муж, как мужчина в ее постели? Она хотела от меня отгородиться ребенком? Я не ослышался, она повторила еще раз что-то похожее: «Хочу нырнуть в материнство, с головой, навсегда!» Утопиться в ребенке, чтобы не видеть меня, так, что ли?