Сама мысль казалась ему невыносимой. Но Джимми-то жил со мной, и я давно привыкла к его ненависти.
— Ненависть, — сказала я. — Странно, что он до сих пор нас не убил.
— Может, армия его изменит, — сказал он. — Может, когда вернется, станет добрее.
Разглядывала расческу. В ней застряло несколько волосков, солнце их окрасило золотом. Прикинула, как бы выглядела, если бы вдруг сделалась блондинкой, — наверное, еще страшней.
— Ничего армия не изменит, — сказала я. — Тебя она бы не изменила. Только мы сами могли все изменить, а не сумели.
Заплакала. Он хотел, чтобы я придвинулась к нему поближе. Не стала, сидела, прижавшись к дверце, и он смог только погладить меня по колену и продолжал смотреть вперед.
На проселке в миле от шоссе, среди пустых пастбищ, где уже не попадалось никаких машин, он остановил автомобиль и затянул ручник. Тормоз взвизгнул, визжит он и по сей день. Гид вынул носовой платок, придвинулся и вытер мне лицо. Сняла с него шляпу и положила на заднее сиденье. Виски его уже тронула седина.
— Не надо плакать, — сказал он.
Его платок промок насквозь. Спрятала его к себе в сумочку, чтобы потом постирать и погладить. Глядела в окно, а он меня обнимал. Забралась на сиденье с ногами, он поправил на мне юбку и провел рукой между бедрами.
— Мейбл непременно была бы в чулках, — сказал он. И больше ничего.
Поехали дальше, я свернулась с ним рядом и закончила расчесывать волосы. День был красивый, прохладный, пронзительный, ясный.
Доехали до дому. Дала Гиду понять, что буду не против, если он зайдет. Наверное, из-за воспоминаний о Джимми ему стало неловко, и он отказался.
— Не уезжай, — сказала я. — Никто сюда не приедет.
Он поцеловал меня на заднем крыльце, а внутрь не пошел. Вроде как бы меня застыдился. С ним случалось такое, но не часто. Когда случалось, делалось ужасно больно.
— Ты можешь остаться, — сказала я.
— Знаю. Но лучше не надо.
Повернулась и пошла от него в пустой холодный дом. Всего несколько раз в жизни я так уходила от Гида. Наверное, он сразу же уехал, потому что, когда я вышла доить, его уже не было. На душе кошки скребли: знала, что он казнит себя и мучается, но поделать с собой ничего не могла. Оставалось ждать, когда он появится сам. Прошли два месяца, два худших месяца в моей жизни. Он вернулся, и я его приласкала. А после того целых полгода он приезжал через день или даже ежедневно.
Мои любимые мальчики и мужчины, из вас я пока потеряла только Джимми. В нем все от Гида: глаза и даже то, как он себя вел. Это замечали все, и от этого было тяжело. Эдди умер раньше, чем проявилось сходство, и не успел ничего заподозрить. А Гид не беспокоился — он гордился Джимми и не скрывал этого. Мейбл держала меня за дешевку, существование Джимми и Джо служило лучшим тому доказательством.
А сам Джимми сломался. Слишком был смышлен, чтобы не догадаться, в чем дело. Наверное, ребята его дразнили, потому что он и Джо всегда ввязывались в драки. Но Джо было на все наплевать, а Джимми — нет. До восьми лет он сходил по мне с ума. Потом стал задумываться, его грызли сомнения. Что Гид его отец, сказала, когда ему стукнуло тринадцать. Он узнал и возненавидел. А до восьми лет был самым нежным мальчиком на свете, только и делал, что висел у меня на шее. Узнав, с той же силой, что любил — стал ненавидеть.
Было ему около десяти или одиннадцати, когда школьные учителя приучили его к церкви. Один из них, мистер Брейси, полюбил Джимми и каждое воскресенье заезжал за ним и отвозил в церковь и в воскресную школу, а потом привозил обратно домой. Джо он никогда не звал, только Джимми, но Джо это не волновало. Он не провел в церкви и пяти минут за всю свою жизнь. Наверное, от мистера Брейси Джимми получил больше добра, чем зла. Не могла на него сердиться, даже тогда, когда Джимми рассказал, что мистер Брейси с ним делал. Гиду ничего об этом не говорила.
Но именно попы научили Джимми ненависти. Чем глубже он погружался в религию, тем сильнее меня ненавидел.
Глазом не повел, когда сказала ему, что его отец — Гид. Мы сидели за столом.
— Я никогда не назову его отцом, — сказал он.
— Я тебя не уговариваю. Просто хочу, чтоб ты знал.
— Я вообще не буду его никак называть, — сказал он и слово сдержал.
Гид лез из кожи, чтоб с ним подружиться, звал его с собой то на пастбища, то на рыбалку, но Джимми всегда отказывался. Пока был маленьким, восхищался Гидом, а когда узнал правду, единственным его папочкой стал мистер Брейси.
Читать дальше