Ричард Руссо - Шансы есть…

— Ты не ощущаешь в себе обязанности? Она дочь Джейси.

По правде говоря, Линкольн не был уверен. Он предложил заплатить за клинику получше той, что была по карману Мики, но обязанность он чувствовал перед ним, а не перед ней. Да и Аниту тоже приходилось учитывать. Что она подумает, если он позволит себе привязаться к дочери девушки, в которую, как оба они знали, был некогда влюблен? Разве не заслужила она избавиться наконец от соперницы? Он надеялся, что, выяснив, как сложилась судьба Джейси, Анита успокоится, а теперь из-за Дилии этого может не произойти никогда. Хоть жена и находилась в паре тысяч миль от него и по-прежнему ничего не знала о существовании Дилии — ему показалось, что она ощутила ее присутствие, когда он ей позвонил.

— Что стряслось? — спросила Анита, едва услышав его голос.

Он не стал ей предоставлять полный отчет, а рассказал только о Тедди: как он потерял сознание, упал на разбитый винный бокал и в результате чуть не лишился глаза.

— Но вообще-то это еще не все, — признался Линкольн, — хотя сейчас я не очень могу разговаривать. Расскажу, когда парни уедут, честно. — Когда на это она ничего не ответила, он воспользовался случаем и сменил тему: — Как у тебя там?

— Твой отец привет передает.

— Да? Ну и как поживает старый распутник?

— Нормально, только эту свою новую женщину все время зовет Труди. А когда она ему напоминает, что она не твоя мать, отвечает… — Тут Анита изобразила его высокий писклявый голос: — «Это я вижу с первого взгляда на тебя».

Линкольн расхохотался в голос, как с ним это бывало, когда жена позволяла себе передразнивать его отца. В Ваве она разобралась минут через десять после знакомства, но обычно бывала слишком добра, для того чтобы его высмеивать.

— А вот это тебе очень понравится, — продолжала Анита. — Она католичка.

— Римская католичка?

— В прошлое воскресенье водила его к мессе.

Линкольн ощутил, как земля уходит у него из-под ног.

— Вольфганг Амадей Мозер был на мессе?

— Ну.

— Последние дни настают.

— Не знаю, Линкольн, — произнесла Анита утомленно, будто давно отчаялась выиграть этот нескончаемый спор. — Люди меняются.

Почему, спросил себя Линкольн, он так сопротивляется этой возможности? Всего лишь прошлой ночью Мики пытался их убедить, что он уже не тот, каким они его знали в семидесятых, но только лишь о разочаровании ли он говорил? Ладно, пусть в ту ночь, когда они с Джейси стали любовниками, он в себе обнаружил нечто такое, что удивило и напугало его. Сам Мик всегда считал, что он в отца — вечно знает, что правильно, и поступает сообразно. Уж точно не станет он прятаться в багажнике, чтобы избежать службы в армии. А последовав за Джейси в этот номер мотеля, несомненно, ощутил в себе перемену, и впредь все, что бы ни делал Мик — от покупки инструментов и звукового оборудования на деньги, украденные Джейси у отца, до чрезмерного потребления выпивки и травы, — лишь укрепляло его убеждение, что он уже не тот. Но не в том ли и был смысл? Если и было ему стыдно, то стыдился он себя , а не ту новую личность, родившуюся из нравственной слабости. Съев яблоко, Адам не стал другим человеком. Он остался тем же, кем был всегда, только вдобавок несчастным.

И все же. В. А. Мозер — и на мессе ? Это действительно ощущалось как полная перемена. Возможно ли, что старик на самом деле допускает, пусть и непрямо, что в чем-то раньше был не прав? Не переход в католичество, конечно. Такого с ним бы и за сотню жизней не произошло. Но посещение мессы с этой новой женщиной не равносильно ли признанию, что он был не прав, настаивая на обращении своей жены в другую веру? И, значит, не прав, когда противился женитьбе сына на католичке? Не прав в том, что изводил его почти четыре десятка лет за измену, существовавшую лишь в его воображении?

— Передай ему, что навещу, как только вернусь, — сказал Линкольн.

— Разумно ли это? — ответила Аннита.

Он уже не раз давал подобные обещания — и не выполнял их столько же раз, сколько держал слово, да и держал его скорее из чувства долга, нежели из любви. Зачем давать обещания, в какие сам не веришь? — резонно замечала жена. Затем , подмывало ответить его, что, возможно, пришла пора перестать притворяться даже перед самим собой, что он не любит старого засранца. В конце концов, сыновняя любовь позволительна , даже если отца твоего можно описать единственным словом, и слово это — «невыносимый». Даже если он — Вольфганг Амадей Мозер.