Ричард Руссо - Шансы есть…

Мики взял только что сполоснутый Линкольном стакан, наполнил его из-под крана и, не отходя от мойки, выпил половину. Оттуда, где стояли они, в окно было видно, как вдоль каменной стенки, отделяющей собственность Линкольна от участка Троера, прогуливаются Тедди с Дилией. За последние полчаса они совершили несколько таких кругов по периметру двора.

— Остается лишь догадываться, о чем они там, — заметил Мики.

— Вероятно, он ей рассказывает истории о ее маме.

— Похоже, говорит и в самом деле преимущественно он.

— Меня это не касается, — сказал Линкольн, — но проявились ли у Дилии какие-то симптомы?

— Не-а, — ответил Мики, — а если должны были, то уже бы возникли. Никаких четких правил там, похоже, нет. У Андреса симптомы появились рано, но развивались медленно. Джейси же стала калекой всего за несколько месяцев. Вероятно, подстегнуло все это курение дури — ну или так сейчас говорят.

— Ага, а в то время знать этого никто не мог.

Мики пожал плечами — его явно не очень интересовала эта слабая попытка оправдания.

— Ничего, если я спрошу, как вы нашли друг друга? Когда Джейси сказала, что разобралась с ребенком, ты же, должно быть, пришел к выводу, что она сделала аборт, так?

Мики поставил пустой стакан на сушилку.

— Это Дилия меня нашла. Вообще-то не так давно. Может, пару лет назад? У группы было выступление в Труро. Мы звук проверяем, а ко мне сзади подходит женщина и говорит: «Как дела, папаня?» — Мики потер виски.

— Как же она тебя отыскала?

— А как в наши дни ищут? Гуглом. Когда Джейси отдала ее на удочерение, отцом она записала меня. В графе «национальность» написала «американец», род занятия обозначила «музыкант». Дилия сопоставила одно с другим и допустила, что после амнистии я вернулся в Штаты. Мое имя вывело ее на вебсайт «Большого Мика на кастрюлях». Наверно, я смахивал на того, кто может быть ее отцом, ну и возраст у меня, конечно, подходящий…

Линкольн попробовал это представить — каково быть отцом и сорок лет ничего об этом не знать.

— И ты признал в ней свою дочь?

— Нет, но уж всяко признал в ней дочь Джейси. На самом деле я чуть коньки не отбросил.

— Что ты ей сказал?

Мики фыркнул.

— Говорю, надеюсь, ты не за деньгами явилась, потому что их у меня немного.

— А она?

Тот ухмыльнулся:

— Тебе понравится. Она сказала: «Да не нужны мне твои чертовы деньги. Я хочу прослушаться в твою банду». Я говорю: «Тину Тёрнер можешь?» — а она мне: «А какая от меня иначе, нахер, польза?» Сдается мне, твои дочери так с тобой не разговаривают?

— В выражениях они, конечно, не стесняются, — признал Линкольн, — но нет.

И они замолчали — просто стояли у окна и смотрели, как Тедди и Дилия обходят кру́гом лужайку на склоне, под которым, как еще вчера боялся Линкольн, может быть похоронена ее мать.

— Мне стыдно, Мик, — наконец сказал Линкольн, ощущая, как от этих трех слов у него перехватывает в горле.

Мики отмахнулся, как от паутинки:

— Выброси из головы.

— Вряд ли получится, — ответил Линкольн.

— Ты что, в самом деле считал, будто я мог ее обидеть?

Линкольн кивнул.

— Я сделал ошибку — сходил повидаться с этим бывшим легавым на пенсии, решил, будто у него могут быть какие-то данные об исчезновении Джейси, так и не попавшие в газеты. Ну, вроде допрашивали они кого-то или подозревали. Поверишь ли, нет, — я вбил себе в голову, что в этом может быть как-то замешан Троер. Вот только выяснилось, что они с этим легавым старые друзья и подозревать он начал не его, а тебя. Стал копать — и обнаружил эту историю про тебя и отца Джейси.

— Я всегда боялся того дня, когда ты или Тед про это узнаете, — сказал Мики. — Этого никак не объяснить, если все не рассказать.

— По мне это довольно сильно шарахнуло, — признался Линкольн. — И я задумался… — Тут ему пришлось умолкнуть и сглотнуть, и только после этого он продолжил: — А знаю ли я тебя?

— Ну, я не в обиде, если тебя это тревожит.

— Нет, это-то я знаю. Я просто в себе разочарован, наверное. — На самом деле это была недомолвка. Даже сейчас Линкольн не вполне сознавал, почему позволил сюжету Гроббина — взгляду на мир, подобному помойной воронке, — себя соблазнить. Не взглянул на историю, опираясь на собственный опыт, а преклонил колена перед опытом Гроббина. Жестокие, уродливые истории Гроббина о всяких мерзавцах и их неудавшихся браках лишили состоятельности его собственный, удачный брак. Мысль о том, что Джейси похоронена под дерном на склоне у дома в Чилмарке, он не рассматривал как чересчур ужасную и потому невозможную, а принял ее как чересчур ужасную и потому возможную . Но почему? Что в такой возможности ему приглянулось? Быть может, пробудились давно спавшие обрывки неумолимой гнетущей веры, в которой его воспитали? Или в душе у него какая-то иная тьма, о которой он и не подозревает, нечто гораздо первобытнее религиозного вероучения? Не заметил ли он это впервые в вечер призывной лотереи, когда Мики выпал номер перед ним? Не шепнуло ли что-то ему тогда: один за всех и все за одного — просто ложь, в которую они заставили себя верить? Не так ли начинаются войны — на годную почву падают семена разладов крупных и мелких, не вот так ли расширяется пропасть между тем, во что люди хотят верить, и тем, что, по их опасениям, окажется правдой?